– Быть правой рукой хозяина лесопилки Конвертини – это не шутки. Со временем ты сможешь делать самостоятельные инвестиции и сколотишь состояние. Однажды тебе придется взять на себя обязательства перед семьей и быть на высоте, так что сейчас ты должен быстро вникнуть в дело, а затем, когда вернется Франко, обучить его.
– Бабушка и тетя тоже хотят, чтобы я выучился. Я решил стать адвокатом.
– Они будут хотеть то, что я им прикажу. И тебе не мешало бы! Надо иметь немного семейной гордости, чтобы не заниматься всякой чепухой.
– А эта семейная гордость не помешает мне быть простым наемным служащим в конторе двоюродного брата?..
Южные ветра
Засуха, приносимая раскаленными ветрами из Северной Африки, не отступала уже два года. Каждое утро оливковые деревья в долине поворачивали и опускали листья, чтобы сберечь от солнца остатки влаги, а вечером поднимали их к звездам, словно моля о росе. Со смотровой площадки в Беллоротондо картина открывалась впечатляющая – в полдень оливы казались серебряными и блестели, как Адриатическое море, однако вблизи их листья были зеленовато-свинцовыми. Уже несколько дней с деревьев опадал цвет, и крестьяне знали: второй год подряд урожай будет ничтожным. Нервы у всех были на пределе, и малейшей искорки хватило бы, чтобы спровоцировать трагедию.
Эта жара влияла и на настроение обитателей палаццо. Каждое утро бабушка выходила на террасу и вглядывалась в горизонт, ожидая, что погода переменится, – но напрасно. Вода в резервуарах уже с весны была мутная, а в июне и вовсе иссякла. Для синьоры Анджелы это было большим несчастьем, и с того дня, как вода закончилась, она приказала ежедневно мести площадь и сад, чтобы не потерять ни капли, когда дождь наконец прольется, и, появляясь на террасе, вцепившись в перила, руководила служанками, дабы лично убедиться, что все водостоки прочищены. После ее ухода на полу оставалась горстка сухих цветов, которые она машинально обрывала со страдавшей от жажды глицинии.
В полдень синьора Анджела выходила через кухонную дверь в сад в поисках прохлады: в доме было нестерпимо душно. Чтобы сократить расход воды, одним особенно жарким утром слили бассейн с рыбками. Назавтра, увидев, что чаша бассейна засыпана сухими листьями, бабушка по привычке нажала на железный рычаг, и кран захрипел, как раненое животное. Бабушка испугалась и торопливо направилась к портику, словно хотела убежать от рока.
Дойдя до азалий, она вскрикнула, и ее крик эхом пронесся по кривым старым улочкам деревни. С «Королевы Беллоротондо» опадали цветы, листья стали желтеть, самая драгоценная из бабушкиных азалий выглядела болезненной и безжизненной; синьора Анджела испугалась, что растение не переживет засухи. На ее крик сбежались слуги. Кухарка и горничная вышли через стеклянные двери гостиной и застали хозяйку среди азалий. Подняв кулаки к небу, она кричала:
– Что, что я сделала? В чем я виновата? Может быть, в том, что презрела все трудности и выращиваю лучшие цветы для твоих церквей? Проявила гордыню, отказавшись смириться с бедностью этого края? Погрешила дерзостью, посадив сад на иссушенной земле, обреченной не иметь ни единого ручейка? Может быть, мне стоило смириться, как этим бедным крестьянам, этим нищим духом?
Синьора вся дрожала, и горничные подбежали, чтобы поддержать ее. Она резко отстранилась и приказала:
– Пусть готовят машину. Я еду на фабрику.
Прибыв на склад, она как фурия ворвалась в кабинет Анджело и распорядилась наполнить резервуары палаццо ведрами.
– Привези воду из реки Брадано или из источников в Торре-Канне. Если не хватит, добудь ее в Абруццо, в По, в самих Альпах! Делай что хочешь, но наполни резервуары! Завтра! Пока весь сад не погиб от жажды!
Пока хозяйка Беллоротондо спорила с Богом и упрекала его в смерти азалий, обитатели труллов приходили в отчаяние, видя, как начинают желтеть оливы, а с некоторых уже несколько дней как опал весь цвет: деревья отворачивали листья от солнца, но это их не спасало. Крестьяне предвидели скудный урожай, но у них не было прямого провода с небесной канцелярией, да они и не слишком ей доверяли, чтобы упрекать в столь жестоком наказании, не верили они и посредникам вроде отца Констанцо, настоятеля церкви Иммаколаты, который вместе с другими священниками из долины вот уже несколько недель служил мессы, умоляя всех святых о дожде. Крестьяне же просто поднимали глаза к небу и проклинали злую судьбу, что уготовила им родиться на этой иссушенной земле.
Утром следующего дня, когда в палаццо прибыла первая бочка воды из реки Брадано, бабушка приказала залить сад. В это же время на другом конце деревни, в доме на площади Санта-Анна, Доната и Джованна чистили на кухне бобы, поддевая их ножом и раскалывая надвое, чтобы выложить на просушку. Доктор Риччарди вошел мрачнее тучи, не пытаясь скрыть, что принес печальное известие.
– Малыш Микеле покончил с собой.
Женщины вскрикнули. Доната закрыла лицо руками. Джованна выронила нож, он полетел лезвием вниз и вонзился в стол. Девушка вскочила с перекошенным лицом.
– Как? Что значит – покончил с собой?! – закричала она. – Он умер? Малыш Микеле? Мой Микеле?
– Говорят, в последние недели он все время плакал по ночам, – попытался объяснить доктор. – Вчера утром, выгнав овец, он с разбегу бросился в овраг. Когда мужчины спустились за ним, он лежал на дне высохшей реки. Разбился о камни, его было уже не спасти.
Джованна вдруг схватилась за живот, почувствовав резкую боль, словно тысячи кинжалов один за другим вонзались ей в желудок. Девушку всю скрутило, другой рукой она потянулась ко рту, и ее вырвало. Тетя вскочила поддержать ей голову; Риччарди схватил какую-то тряпку, намочил и отер Джованне лицо. Они обняли безутешно плачущую девушку и тоже разрыдались.
– Я не знаю, как он столько выдержал. Они что, не видели, что это ребенок, которому нужна мать? Ему было всего шесть, когда его увезли в эту несчастную дыру и бросили среди всех этих мужланов!
Риччарди согласился:
– Даже собаку так не бросают!
Когда они пришли к Галассо, чтобы выразить соболезнования, женщины выли над трупом, который только что привезли из Альтамуры. Джованна не отважилась войти, она осталась на гумне, поодаль от собравшихся соседей, которые сидели, молча глядя в землю. Сальваторе один был на ногах, он обращался к пристыженным мужчинам со страстной речью, обвиняя их в случившемся, в недостатке мужества, в вечной покорности. Самым безропотным казался отец семейства Галассо:
– А что мы могли. Бедный Микеле и родился-то малосильным. Всегда цеплялся за материну юбку.
В доме женщины кричали все более и более исступленно. Джованна подумала, что эти вопли в конце концов смутят вечный покой несчастного, и решилась войти. Она встала перед хрупким безжизненным телом и попросила прощения:
– Я обещала, что ты многого достигнешь, а ты не достиг и восьми лет.
Она выбежала на гумно, схватила Сальваторе за руку, оттащила в сторону и попросила:
