Лишь вечером она проводила несколько часов с Сальваторе. Она еще не улучила минуту, чтобы поведать ему об открытии, сделанном благодаря бабушкиному письму епископу Отранто. Сальваторе обнимал ее, и ей было хорошо. Но, засыпая, она думала о Витантонио. Джованне хотелось обнять его, сказать, что никакие они не брат с сестрой, что она скучает. Но она поклялась тете, что сохранит все в тайне. Поэтому она бежала в Испанию.
Отзвуки войны
Витантонио тоже не было в Беллоротондо, он тоже не читал письма Франко. Он был бы рад новостям от кузена, хотя и не мог простить ему, что тот связался с фашистскими добровольцами и тем спровоцировал бегство Джованны. Витантонио был уверен, что та присоединилась к интернационалистам, чтобы искупить своей жертвой зло, которое Франко причинял, сражаясь на стороне мятежников, восставших против Испанской Республики. Но какая муха их всех укусила? Зачем вообще Сальваторе, Джованна и Франко воевали друг с другом в этой дикой стране? Что они могли найти там, в этой Испании, где народ жил еще беднее, чем у них дома? Витантонио не был ни фашистом, ни антифашистом. Ни даже анти-антифашистом, как многие его друзья, которые ни капли не сочувствовали режиму, но и диссидентов считали настоящими ромпикольони, занозой в заднице. Витантонио был на стороне апулийских крестьян и против крупных землевладельцев, но политические дрязги выводили его из себя.
В университете, вдали от Беллоротондо, он возмужал. Настоящий южанин: загорелая кожа, черные волосы, непослушная кудрявая прядь надо лбом и четкий рисунок челюсти, но в то же время глубокий и ласковый взгляд, необычайно притягательный. Теплая улыбка смягчала его строгое лицо. У него была необъятная спина, а руки и ноги словно высечены из мрамора. Сила сочеталась в нем с нежностью, и в этом был секрет его привлекательности – женщины, глядя на него, называли Витантонио не «красавцем», а «красавчиком».
Он только что вернулся в Бари, окончив второй курс факультета права, поскольку не хотел терять ни минуты и мечтал поскорее открыть собственное адвокатское бюро, чтобы защищать интересы крестьян долины труллов. Конец января он провел на окраине деревни, помогая семье Вичино и Кончетте обрезать виноградные лозы, – в тот год все сельские работы задержались, а с тех пор, как Сальваторе уехал в Испанию, ни Тощий, ни тетя Кончетта не справлялись с хозяйством. Также он пару раз сходил на охоту и вспомнил приятное чувство самодостаточности, которое испытывал на природе. Словно что-то подсказывало ему, что вскоре умение выживать в одиночку понадобится.
По всей Европе слышались отзвуки войны, и уже несколько дней Витантонио задавался вопросом, что будет делать, если Италия окажется втянута в нее. На Страстной неделе Муссолини выдвинул ультиматум Тиране, намереваясь вторгнуться в Албанию. Витантонио поделился своими страхами с тетей.
– Если Италия вступит в войну, тебе придется уйти в горы. Ты не можешь сражаться на стороне убийц своего отца, но не можешь и воевать против своей родины!
Часть четвертая. Звездный дождь над Матерой
Дезертир
Гуарнери, Маринози, Раффаэле, Кармело из дома Пиццигалло, Джокаваццо, Кавалли… Целые классы бывших учеников начальной школы «Атенео Бруни» в Мартина-Франке и средней и старшей школы имени Горация в Бари ушли на войну. Даже Арджезе исхитрился скрыть хромоту и оказался на греческом острове Кефалонии в одном батальоне с Паскуале Рагузео. Среди призывников недоставало только одного ученика. «Витантонио Конвертини, сын Антонио и Франчески, 1919 г. р., населенный пункт Беллоротондо, район Чиркондези, избирательный округ Масса, область Таранто, провинция Бари» обвинялся в неподчинении закону и с июня 1940 года скрывался где-то в пещерах Матеры. Витантонио был дезертиром.
Никто этого не ожидал. Товарищи всегда думали, что он лучше других подготовлен к фронтовым трудностям, и когда слухи о неизбежном объявлении войны усилились, все были уверены, что он первым пойдет записываться добровольцем. Он был лучшим охотником во всей округе и мгновенно вмешивался в ссоры, особенно если нужно было кого-нибудь защитить, так что в деревне никто не сомневался, что он так же без промедления отправится защищать родину. Его бегство всех застало врасплох. Что на него нашло? Почему известный храбрец вдруг стал трусом? И не связано ли это как-нибудь с исчезновением Джованны? Не стал ли он марксистом, как Сальваторе Вичино?
Никому и в голову не приходило искать объяснения в паническом страхе, который война внушала Донате. Никто не замечал, в какой ужас повергло Донату вступление Италии в войну, угрожавшую снова превратить Европу в одно большое кладбище. Тетя боялась, что теперь проклятие Пальмизано напомнит о себе, и умоляла Витантонио уйти в горы. О том же просила и бабушка. Остальные ее двенадцать внуков – из Бари, из Отранто, из Венеции – все были на фронте. Дядья Марко, Лука и Джованни тоже были мобилизованы. Вернувшийся из Испании Франко процветал на посту агента тайной полиции. Родине не в чем было упрекнуть семью Конвертини, и на сей раз армия могла обойтись без Витантонио.
В июне 1940 года Муссолини объявил войну одновременно Франции и Великобритании, молодые люди 1919 года рождения подлежали призыву в итальянскую армию. И Витантонио уступил наконец мольбам бабушки и тети и подался в бега за два месяца до своего двадцатого дня рождения. Чернорубашечники Муссолини никогда ему не нравились, а немцы – и того меньше: как ни крути, они были на той же стороне, что и австрийцы, подло убившие его отца и тетиного мужа во время прошлой войны, в ее последний день, где-то на севере от Тренто. Какого же лешего он должен им помогать? Так подумал Витантонио, получив повестку. И бежал в Матеру.
В пещерном городке было легко спрятаться. Он находился в богом забытом углу и насчитывал почти пятьдесят тысяч жителей, еще с бронзового века одни и те же семьи населяли выдолбленные в скале дома. На двух раскинувшихся по соседству больших природных амфитеатрах, нависающих над каменистым оврагом Гравина-ди-Матера, расположились Сассо-Кавеозо и Сассо-Баризано – два самых больших в мире квартала скальных жилищ. Больше двадцати тысяч человек, в основном земледельцы и пастухи, в нечеловеческих, антисанитарных условиях ютились в пещерах вместе с домашними животными. Ни в Риме, ни в крупных городах на юге страны никто никогда не вспоминал о Матере, и в этом затерянном месте Витантонио был вне опасности.
Он укрылся в доме дедушки ‘Ндзиньялета, отца Донаты. Дом был выдолблен прямо в скале на краю Сассо-Кавеозо, южнее Сассо-Баризано. Сам того не ведая, Витантонио вернулся к корням: двадцатью годами ранее в той же пещере скрывала свою беременность Доната.
Целых три года о Витантонио никто ничего не знал. Он жил, не привлекая чужого внимания, то в доме-пещере, то в пастушьих хижинах среди зарослей колючего кустарника Альта-Мурджи, в краю партизанов-маки, – когда помогал прятавшим его крестьянам выгонять скот, отплачивая тем за гостеприимство и за молчание, которым они оградили его тайное пребывание в Матере от досужих расспросов. За все это время Витантонио только однажды поступил неблагоразумно и тайно спустился в Беллоротондо.
