Франко побледнел и стал оправдываться:
– Ты не понимаешь. Сальваторе не пара Джованне. Он запудривает ей мозги, и мне уже не раз приходилось вступаться за нее, потому что за ней довольно пристально следят и могут навредить.
У Витантонио потемнело в глазах, и он снова впечатал Франко в стену:
– Если твои дружки хоть пальцем ее тронут, я тебя убью!
– Я буду защищать ее, клянусь! Я только хочу, чтобы она бросила Сальваторе. Я могу дать ей то, что она заслуживает!
– Ты с ума сошел! – взорвался Витантонио. – Я вижу, тебе нравится Джованна, но она же терпеть тебя не может! К тому же она твоя двоюродная сестра, тебе понадобится разрешение Рима.
Витантонио не мог понять, обескуражен он или возмущен, и решил, что прежде всего он презирает Франко и на сей раз не намерен его прощать.
– Я надеялся, что ты будешь защищаться, скажешь, что это недоразумение, будешь все отрицать. – Он презрительно взглянул на Франко и сплюнул. – В общем, ты слышал: у тебя времени до конца месяца.
Витантонио смотрел, как Франко в страхе уходит, и подумал, что, быть может, тот всего лишь хотел покрасоваться перед кузиной. Тогда тем более стоило прогнать его – вдалеке от Апулии он забудет и ее, и своих новых дружков-фашистов. Входя в палаццо, Витантонио столкнулся с Джованной, которая ждала его на ступеньках выходящей в сад террасы. Он попытался улыбнуться ей, но снова почувствовал неприятный укол: что за сестра! все в нее влюблены!
Через месяц Франко объявил, что уезжает учиться в Рим, а через год записался в добровольческий корпус, воевавший в Испании на стороне фашистских мятежников.
Охота
Осень 1943 года была настоящим кошмаром. Продвигаясь на север, отряд находил вдоль дорог все больше и больше расстрелянных, и Витантонио стал отчаиваться. Он с болью смотрел на безвинно убитых и представлял себе, как Франко подначивает немцев стрелять. Схватить его, заставить заплатить за эту жестокость становилось навязчивой идеей.
Первого октября они вошли в Альберону. Незадолго до этого местные жители дали отпор немцам, в перестрелке тогда погибла девушка. Витантонио с друзьями нашли ее на окраине деревни в придорожной канаве; казалось, она прилегла отдохнуть, но ошибки быть не могло: платье в крови, по канаве тянулся кровавый след – она пыталась уползти от смерти. Витантонио не мог смотреть на несчастную. Отведя взгляд, он увидел бабочку-махаона, которая порхала меж пахнущих анисом зонтиков фенхеля – как в тот день, когда они с Джованной лежали на траве у заводи.
– Как дорога любви, – сказал он тем утром, казавшимся теперь таким далеким, глядя, как Джованна обрывает лепестки роз.
– Как кровавый след, – ответила она тогда.
Четыре дня и четыре ночи немецкий арьергард тормозил продвижение их отряда, застрявшего на подступах к Челенце-Вальфорторе. Витантонио страдал. Ночами он вертелся как в лихорадке, пытаясь прогнать отвратительный образ Франко, но детские и юношеские воспоминания наплывали, как кошмар. Воспоминание об одном далеком дне в октябре 1934 года тревожило его настойчивее других.
Они встали на рассвете и отправились в оливковые рощи Чистернино охотиться на первых в сезоне дроздов и перепелок. Витантонио был в прекрасном настроении. Бабушка подарила ему первое ружье, и в то утро он надеялся испытать его. Едва они забрались на холм, как спугнули дрозда, Витантонио выстрелил, и птица упала камнем. Он много практиковался с ружьем Сальваторе и стал метким стрелком. Пес Кусай побежал за добычей и через несколько секунд вернулся с птицей в зубах. К полудню в ягдташе Витантонио лежали восемь дроздов и два зайца. Франко, в отличие от него, стрелял часто, но рука у него дрожала и он боялся ружейной отдачи. Он ни разу не попал в цель. Кузен отводил душу, придираясь к Сальваторе:
– Он зазнайка. Думает, что может тут командовать, но мы на самом деле главнее. Он сын нашего работника!
– Что ты несешь, мы тут никто. Сальваторе старше, мы на его земле, и про охоту он знает гораздо больше нашего.
Поднявшись выше и войдя в соседнюю рощу, охотники увидели неожиданную картину. Едва они спрятались в кустах, как в воздух поднялась стайка горлиц, словно почувствовавших их присутствие.
– Это не мы их напугали – видно, где-то рядом сокол. Поэтому они беспокоятся и перелетают с места на место, – пояснил Сальваторе.
Витантонио выпрямился и стал наблюдать за горлицами. Он желал им не стать добычей сокола, который как раз появился из-за деревьев и стал кружить в воздухе, выжидая мгновение, чтобы обрушиться на жертву. Франко тоже встал во весь рост.
– Есть! Схватил! – закричал он восторженно, глядя, как сокол вонзает когти в беззащитное тельце горлицы и исчезает с ней в ветвях сосны.
Крона дерева дрогнула, словно от порыва ветра, и сверху к ногам юношей посыпались белые перья. Франко ликовал.
– Черт, потрясающе! Видел, как он ее убил? – кричал он.
Витантонио не ответил. Он смотрел под ноги, на землю, усыпанную перьями бедной птицы. Позже, когда они вернулись к труллам с полным ягдташем, все стали хвалить меткость Витантонио, и он забыл о горлице.
Вечером на гумне Доната и Кончетта освежевали зайцев и оставили их на ночь мариноваться в вине с луком, сельдереем, лавровым листом, перцем и щепоткой мелко нарезанного тимьяна. Назавтра обе женщины с утра заперлись на кухне. Они налили в большую кастрюлю полстакана оливкового масла и поджарили в нем несколько ломтиков бекона, лук, сельдерей и пару морковок. Достали зайцев из маринада, слегка обсушили и прижарили в той же кастрюле, а потом оставили готовиться на очень медленном огне. Время от времени Доната или Кончетта подходили к кастрюле и вливали туда стакан винного маринада или немного бульона. Через полтора часа они достали зайчатину и еще больше часа разбирали мясо, снимая его с костей и нарезая мелкими кусочками.
В полдень, когда стали собираться Вичино и Галассо со всеми своими детьми, Кончетта сварила в горшке ореккьетте, а Доната снова поставила на огонь кастрюлю с соусом и овощами и выложила в нее нарезанную зайчатину. Как только паста была готова, ее переложили туда же, все перемешали и отнесли кастрюлю на стол. Поднялся неописуемый гвалт. Похвалы поварихам долго не утихали, смешиваясь с дифирамбами Витантонио за его ловкое обращение с ружьем. Обычно, когда обитателям труллов удавалось добыть хорошую дичь, ее относили в деревню – землевладельцам, врачам и иногда священнику. Тощий всегда относил зайцев, подстреленных им самим или Сальваторе, Анджеле Конвертини. Но в тот день охотником был Витантонио, и ему не надо было никого задабривать. Он улыбнулся и потупился: похвалы вызывали смешанное чувство гордости и стыда.
Девять лет прошло с той прогулки с ружьем по оливковым рощам Чистернино, но Витантонио чувствовал такой же охотничий задор. Теперь он сам рисковал превратиться в добычу, но и не думал отступать, пока не настигнет кузена и не заставит заплатить за смерть всех невинных жертв. Друзья пришли в Челенца-Вальфорторе только пятого октября. Войдя наконец в деревню, они увидели, что снова опоздали: немцы обстреляли мирных жителей из автоматов и пушек, на этот раз погибли трое детей и семнадцатилетний юноша. Ни у Витантонио, ни у его спутников не осталось больше слез, чтобы оплакивать жертв этих новых зверств. В ту ночь они снова поклялись, что виновные дорого за все заплатят, и ровно в этот момент Англичанин сообщил:
