– Нам задали по первое число. Бари – это ад.
Затем он отвернулся и уснул.
Проснувшись, Витантонио увидел Рузвельта. Пастух из Мурджи сидел на полу казармы, прислонившись спиной к стене, и смотрел на него. Из другой комнаты доносились крики Кларка и лейтенанта Донована. Казалось, американец нервничал, а Англичанин спорил с ним и сердился. Рузвельт приложил палец к губам, и Витантонио подполз к нему.
– Что они говорят? – прошептал он.
– Американец приехал с секретного совещания в Битонто. Там собирались все важные птицы союзников с юга Италии. Оказывается, во время бомбардировки взорвался американский корабль, у которого в трюме было две тысячи снарядов, начиненных ипритом, «Джон Харви». Вода в порту вся заражена, а дым рассеялся по городу. В ближайшие дни умрет много людей.
– Мама! Она там! Я должен вернуться в Бари, – воскликнул Витантонио, вскочив и бросившись было в соседнюю комнату.
Рузвельт остановил его:
– Это не все. Американцы решили ничего не говорить ни местным властям, ни даже местному командованию союзников. Не хотят, чтобы немцы узнали, что они сосредоточили в Европе химическое оружие.
Витантонио в ярости влетел в соседнюю комнату, бросился прямо к Кларку и угрожающе занес кулак. Тот никогда ему не нравился, и Витантонио не понимал, почему его отряд должен помогать специалисту по химическому оружию. А теперь окончательно убедился, что все это было большой ошибкой.
– Вы что, хотите все скрыть?! Вы с ума сошли! У вас нет сердца!
Кларк удивленно посмотрел на него и в ужасе повернулся к Англичанину, словно требуя объяснений. С самого начала он думал, что никто из итальянцев в отряде не говорит по-английски (про Рузвельта ему не рассказывали). Сам Рузвельт тоже решил ничего не говорить американцу о своем прошлом, поскольку тот ему не нравился. В первый день знакомства он было обрадовался, особенно когда узнал, что Кларк родился в Итальянском Гарлеме, и уже собирался обнять его, когда услышал, что тот вырос в квартале между Плезант-авеню и Сто восемнадцатой улицей, – тут Рузвельт застыл на месте. Это было первое место, куда он отправился в Нью-Йорке, когда у него еще не было работы, и откуда его бесцеремонно выставили. Урожденные итальянцы нарушили священный долг помогать вновь прибывшим. И Рузвельт понял: ни от кого из тех, кто вырос на пересечении Плезант и Сто восемнадцатой, нельзя ждать ничего хорошего.
Кларк испуганно смотрел то на Англичанина, то на Витантонио, ожидая, что они скажут. Он жаждал услышать, что они понимают всю серьезность ситуации и осознают необходимость вести себя как ни в чем не бывало. Но оба молчали.
– Немцы ни в коем случае не должны знать, что у нас есть химическое оружие в Европе. Это военная тайна. Если вы хоть заикнетесь об этом, прощайтесь с жизнью! – пригрозил он в панике.
– Сукин сын! – воскликнул Витантонио, обрушивая на американца кулак, отчего тот полетел на пол.
– Ты ничего не понимаешь! Весь ход войны зависит от того, чтобы немцы не узнали о наших маневрах, – закричал Кларк с пола.
– Это ты ничего не понимаешь! Жители Бари – люди, такие же, как ты и я. Я был там и видел сотни погибших. Если мы не предупредим их немедленно, умрут тысячи! Там моя мать…
– Ты никуда не пойдешь. Я тебя до сих пор не застрелил только потому, что однажды ты спас мне жизнь, но теперь мы квиты. Так что стоять – или ты покойник.
Все еще лежа на полу, Кларк достал пистолет и навел его на Витантонио, глядя на него с ненавистью. Затем встал и подошел вплотную:
– Ты арестован.
– Кем? Тобой? У тебя нет на это права.
– Именем американской армии. Если ты хоть пальцем шевельнешь, я выстрелю. Мне плевать и на твою жизнь, и на всех жителей Бари тоже. Это война. Иногда нужно кем-то жертвовать, чтобы выиграть позицию и спасти многих других.
Тем временем в казарму вошел Примо Карнера. Он остановился рядом с Англичанином и стал наблюдать за ссорой, не понимая, что происходит. Оба видели, как вошел Рузвельт и неслышно прокрался Кларку за спину. Витантонио тоже заметил его, изумляясь кошачьей повадке товарища, – невероятно, насколько бесшумно он двигался!
Когда американец почувствовал, что кто-то стоит у него за спиной, он обернулся. Витантонио мгновенно воспользовался этим и ударом ноги отвел дуло пистолета ровно в момент выстрела, пуля вошла в потолок. Когда Кларк прицелился снова, Рузвельт бросился на него. Послышался выстрел, пистолет полетел на пол. Примо Карнера отшвырнул его ногой. Рузвельт выпустил американца, ноги не держали его. Слева, чуть ниже плеча, зияла страшная рана. Витантонио подхватил товарища и осторожно уложил на пол, Рузвельт истекал кровью, и Витантонио попытался заткнуть рану какой-то тряпкой.
Американец подошел к Англичанину и умоляюще произнес:
– Хотя ты и возишься с партизанами, но ты же офицер британской регулярной армии и понимаешь, как важно, чтобы информация, которую я сболтнул, не пошла дальше и не стала известна в Бари. Пока Витантонио занят Рузвельтом, помоги мне задержать его.
– Витантонио прав, ты сукин сын! – ответил тот. И врезал ему кулаком в живот так, что у американца подкосились ноги. – Это ты задержан, – добавил он, – по крайней мере, до тех пор, пока Рузвельт не поправится, а Витантонио не доберется до Бари. А там посмотрим. Пока единственный предатель, разгласивший секретную информацию с совещания в Битонто, – это ты. Если хочешь, можем обсудить это с твоим командованием…
Рузвельт по-прежнему истекал кровью.
– Зачем ты полез! – сетовал Витантонио. – Это мое дело!
– Ничего подобного. Когда он сослался на американскую армию, мне пришлось вмешаться. Мы, американцы, должны были сами все уладить.
Рузвельт повернулся к Кларку и плюнул.
– Fuck you! – крикнул он.
Через полчаса военная санитарная машина увезла его в поликлиническую больницу Бари. Когда автомобиль уже трогался, в казарму вошли Джованна и Сальваторе, приехавшие из Барлетты. Увидев, что пол залит кровью, они испугались. Англичанин успокоил их:
– Рана очень болезненная, он потерял много крови, но большой опасности нет. Похоже, пуля раздробила головку плечевой кости.
Не дожидаясь дальнейших разъяснений, Джованна выбежала на улицу и запрыгнула в машину, заодно увозившую в Бари Витантонио.
Чесночная вонь
Всего двадцать четыре часа спустя после бомбардировки, в ночь с третьего на четвертое декабря, некоторые из выживших, вытащенные из моря без серьезных ранений, вернулись в медпункт за помощью. Они приходили с ожогами по всему телу, странно низким давлением, отеком глаз, от которого людям казалось, что они слепнут. Врачи в растерянности смотрели, как у входа растут очереди на прием. В полночь лейтенант британской медицинской службы, руководивший пунктом первой помощи, позвал Риччарди на совещание.
