— В Риме множество развлечений, которые я мог бы разделить с тобой. Ты, наверное, не разбираешься в охотничьих псах?
— Мы не добываем пищу охотой.
— Пищу… — Маркус усмехнулся. — Пища тут абсолютно не при чём. Неужели тебе не доставит удовольствия мчаться вперёд быстрее ветра… знать, что до жертвы остался десяток шагов… А потом броситься на неё и пустить кровь.
— Я убиваю не ради забавы, — голос Рианы оставался настолько сух, что Маркус не смог понять, осуждает ли та его.
— Но ты всё-таки любишь убивать! — заметил Маркус, оглянувшись на неё. — Я видел на Арене эту жажду в твоих глазах.
— Эта жажда, — губы Рианы исказил болезненный смешок, — проклятие, которым мудрецы наградили нас. Я испытываю удовольствие, когда убиваю даэвов — но у меня есть на то множество причин более веских, чем первобытный инстинкт. В остальном, как и любая валькирия, я ненавижу смотреть на чужую смерть и тем более нести её.
Маркус молчал. Приближение дворца стало достойной причиной оборвать разговор. А тем временем литые бронзовые ворота, украшенные изображениями молний, показались между колонн.
Они оставили коней на попечение слуг и двинулись по ступеням вверх. Здесь, в тени портика, уже стояло несколько десятков человек. Они беседовали между собой и даже пили вино. Риана почувствовала себя невыносимо неуместно, в римском алом как кровь камзоле, среди тех, кто привык к подобной одежде куда больше неё. Она нервно поправила манжеты батистовой сорочки, видневшейся из-под рукавов.
— У вас принято рядить римлянами рабов? — спросила она.
Губы Маркуса на мгновение дёрнулись, когда тот оглянулся на неё.
— Это допустимо, — спокойно сказал он. — Никто не будет удивлён. Многие патриции содержат, к примеру, карликов и шьют им ливреи, как у благородных господ. Это смешно.
— Я смешна, — заключила Риана. Краснеть она не умела. Вместо этого в глубине души поднялась злость, но Риана поспешила урезонить её. Маркус несколько секунд смотрел на неё, а затем медленно произнёс:
— Ты — нет. Ты очень красива, что бы не было на тебе надето.
— Даже если не надето ничего? — Риана сжала кулаки, но Маркус не обратил внимания на этот жест.
— Особенно, если не надето ничего, — сказал он.
Двери они миновали в молчании. Риана не желала думать о том, какие планы имеет на неё патриций. Она не понимала, почему тот не берёт то, чего желает, силой и зачем затеял игру. Впрочем, даэвы любили игры — это Риана прекрасно знала. Ей же оставалось одно — быть начеку.
Уже в первом помещении от обилия драгоценных ковров, золотых статуй и многоцветных картин в резных рамах у Рианы зарябило в глазах.
По обе стороны вдоль стен выстроилась стража — от взгляда Рианы не укрылось, что Маркус приветствовал некоторых из караульных молчаливым кивком.
Далее, по другую сторону этого холла, дворец императора разбивался на несколько просторных внутренних двориков. В одном из них был расположен чудесный сад — куда более просторный и ухоженный, чем тот, что Риана видела в доме Цебитара. В ветвях деревьев здесь щебетали птицы, а по дорожкам, усыпанным золотистым песком, разгуливали павлины.
Миновав его, они прошли в следующий зал, где тут и там были расставлены столы, покрытые скатертями с золотым шитьём. К патрицию тут же подскочили двое девушек и, усадив его на скамью, принялись стягивать с Цебитара сапоги. На замену они принесли легкие шёлковые туфли, но прежде чем надеть их, долго омывали ноги патриция в смешанной с розовым маслом воде и отирали ещё каким-то густо пахнущим составом, от которого у Рианы через некоторое время защипало в носу. На валькирию никто внимания не обращал, и Риана сделала вывод, что черты лица издалека выдают в ней рабыню. Мысленно она порадовалась тому, что Маркусу не пришло в голову надеть на неё ошейник, какие носили эти двое служанок. Чтобы положение спутницы стало ещё ясней.
На голову Цебитару тем временем надели венок из роз и, склонившись перед ним в поклоне, учтивым жестом указали на одно из немногих свободных лож.
Не оглядываясь, патриций прошёл туда. Отпустил рабынь и стал ждать, пока те отойдут достаточно далеко.
В зале было почти светло. По углам и на резных столиках стояли канделябры с множеством лампад, но света их всё равно не хватало, чтобы разогнать тени по углам. Императоры древности и корабли, скользившие по волнам, чудовища из мифов и легенд — все они смотрели на собравшихся из темноты, а те, по восточному обычаю, восседали на подушках и коврах тут и там, потому как скамей не хватило на всех.
Кто-то курил кальян, кто-то потягивал из кубков вино. Полуобнажённые девушки и юноши извивались, стоя на возвышениях, и кое-кто из гостей тянул к ним руки, стремясь успеть поймать дрожащие бёдра. Другие уже получили свой куш и теперь тискали добычу в углу. Риану замутило от видневшихся тут и там округлых грудей с сосками, окрашенными в золотой цвет, и она невольно отступила назад, но сразу же наткнулась на Маркуса, стоявшего за спиной.
Руки патриция тут же обвили её поперёк талии, и Риана ощутила горячее дыхание под самым ухом.
— Разве у вас развлекаются не так?
Риана изо всех сил старалась говорить ровно, но голос её всё равно дрожал, а рука патриция будила непрошенный жар внизу живота.
— Разумеется нет, — выдохнула она. — Глава зиккурата никогда не позволил бы нам… — она замолкла, обнаружив, что руки Маркуса в одно мгновение выудили из неё больше, чем кнут тюремщика за прошедшие восемь лет. Разозлилась, поняв, что тот пользуется своей властью над ней, но вырываться не стала.
— Я хотел бы узнать, какие удовольствия нравятся тебе, — рука даэва поползла ниже по её животу и заползла под камзол.
— После того, как ты расскажешь, как действует ваше колдовство.
— Колдовство? — даэв в искреннем недоумении изогнул бровь.
— Да. Что ты сейчас используешь против меня?
— Если ты про это, — сквозь батист рубашки Маркус обвёл кончиками пальцев её пупок, — то это моя рука.
— Руны. Вы называете это так?
Рука Маркуса напряглась, и Риана прекрасно это ощутила.
— Какой силой обладает твоя? — упрямо продолжила она.
Маркус скрипнул зубами.
— Подчинять, — когда дыхание его коснулось уха Рианы, голос патриция рокотал как гром. — Чувствовать неизбежность смерти и страх. Чувствуешь сейчас?
Риана чувствовала. Ей сдавило грудь и волной накатило осознание того, что для всего мира она мертва. Что у неё нет будущего и нет даже себя самой — только право подчиняться тому, кто стоит за спиной.
Ощущение отхлынуло в один миг, но рука патриция осталась лежать у неё на животе.
— Хочешь, чтобы я почаще пускал её в ход? — голос Маркуса оставался холодным, как будто доносился из-за грани миров. — Это тебя заводит?
