Еще одна тонкая и мохнатая, словно у паука, лапа обвила шею девушки. Легкий нажим – и голова девушки бессильно свесилась на грудь. Крев повернулся и заскользил во мраке к двери, прижимая неподвижное тело девушки к своему мохнатому животу.
В комнату взрослой женщины и мужчины он ворвался внезапно, сдернул спящую женщину с кровати, легонько придушил ее так же, как девушку, и быстро отполз вместе с ними в горницу.
Мужчина закричал и вскочил с кровати.
Крев, прижимая к себе двух женщин – молодую и старую, – повернулся спиной к стене и ждал. И вот тусклый свет лучины озарил комнату. Мужчина переступил босыми ногами через высокий порог и остановился, с ужасом глядя на Крева и безмолвных женщин, которых тот держал в огромных, когтистых лапах.
Несколько мгновений мужчина стоял неподвижно, потом сдавленно крикнул и схватил со стола нож-косарь.
– Ттой на ысе! – провыл Крев и сжал задыхающуюся от ужаса девку в лапах.
Этот вой означал «стой на месте», и Крев неприятно поразился тому, какие странные звуки вылетали теперь из его трансформировавшейся гортани. Однако артельщик понял. Он остановился, сжимая в руке нож и глядя на Крева обезумевшими от ужаса и горя глазами.
– Рах и маултшик! – провыл Крев. – Гге ны?
Даже в тусклом свете лучины было видно, как сильно побледнел мужчина. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы овладеть собой и вновь обрести дар речи.
– Я… не понимаю тебя, – пробормотал он хрипло.
– Маулчишка! – повторил Крев, изо всех сил стараясь не коверкать звуки и злясь из-за того, что это не получается. – Гге он?
– Мальчишка? – догадался Хом. – Ты спрашиваешь про мальчика?
– Да! – кивнул Крев, обрадовавшись тому, что артельщик понял его. – Гге он?
– Он уехал, – прошелестел артельщик обескровленными губами.
– Куда?! – прорычал Крев.
– Мальчик был болен. Они отправились в Гиблое место, чтобы излечить его. – Лицо артельщика дрогнуло. – Прошу тебя… – умоляющим голосом проговорил он. – Кем бы ты ни был… отпусти жену и дочь. Если ты хочешь кого-то убить – убей меня.
Крев засмеялся, и смех его был так страшен, что волосы на голове у артельщика встали дыбом. Этот человек боялся его, боялся до смерти, и все же он хотел принести себя в жертву. В его любви к жене и дочери было столько человеческого, что Крев на мгновение почувствовал что-то вроде сострадания.
Крев взглянул на женщин, которых все еще сжимал в лапах. Пожалуй, они заслуживали снисхождения.
– Отпусти их… – сипло забормотал артельщик, с ужасом глядя на увенчанные острыми когтями лапы Крева. – Прошу тебя – отпусти их. Они всего лишь женщины и не заслужили смерти.
Крев почувствовал что-то вроде жалости, но длилось это всего мгновение. Затем голод железной рукой скрутил желудок Крева, он сжал зубы и тихо застонал. Зверь стремительно брал в нем верх над человеком, и это было сладко и мучительно одновременно. Ему хотелось рвать когтями живую плоть, вонзать в нее зубы и пить свежую горячую кровь.
Не в силах больше сдерживаться, Крев вцепился в тела женщин четырьмя передними паучьими лапами, заканчивающимися черными когтями, напрягся и одним рывком разорвал податливые женские тела на части.
– Нет! – закричал артельщик и, замахнувшись ножом, бросился на Крева.
Крев взмахнул черной, мохнатой лапой, увенчанной острым и длинным, будто кинжал, когтем. Затем отшвырнул от себя истерзанное тело женщины, прижал к груди то, что осталось от молодой девки, и огромной бесшумной тенью выскользнул на улицу.
* * *
Сосед и друг артельщика Хома – сухопарый мужичок Родим Лапоть – вышел из дома, чтобы отлить, и заметил в окошке соседа тусклый свет. «Странно, – подумал Родим. – Чего это они среди ночи? Уж не случилось ли чего?»
Пару часов назад Родим видел, как от двора Хома отъехала телега, запряженная крепкой каюрой лошадкой, а в ней – трех незнакомцев и тощего мальчишку. Гостей давно нет, а свет в горнице у Хома все еще горит. Что бы это значило?
Родим затянул веревку на штанах и хотел уже повернуться к дому, как вдруг увидел, как в окне соседского дома мелькнула большая тень. Несколько секунд он стоял неподвижно, пристально вглядываясь в соседское окно, затем выдернул из дровницы крепкое дубовое полено и зашагал к избе Хома.
Чем ближе он подходил, тем неспокойнее делалось у него на сердце. Вернуться бы сейчас в избу, забраться под теплую подмышку спящей жены и закрыть глаза. Но соседский долг не позволил Родиму остановиться. Если в дом артельщика Хома пришла беда, то Родим обязан предложить ему свою помощь. А как же иначе?
Подойдя к избе артельщика Хома почти вплотную, Родим остановился и прислушался. То, что он услышал, заставило его сердце забиться быстрее.
– Отпусти их… – просил кого-то артельщик. – Прошу тебя – отпусти их. Они всего лишь женщины и не заслужили смерти.
В горле у Родима пересохло. Вот оно что! В дом соседа наведались разбойники. Ну, держитесь! Он крепче сжал в руке полено и двинулся к двери. Когда-то давно Хом помог Родиму справиться с пожаром. Пришло время вернуть артельщику долг и отплатить ему добром за добро.
Родим передвигался осторожно и тихо, стараясь не выдать себя нечаянным звуком. Но вдруг в избе что-то грохнуло, а затем Родим услышал странный звук – будто кто-то порвал плотную холстину, а затем Хом заорал голосом, от которого кровь в жилах у Родима застыла:
– Нет!
Послышался какой-то стук, а затем что-то черное пронеслось мимо тусклого окошка – дверь со стуком распахнулась, и огромная черная тень, выскочив из дома на улицу, стремительно метнулась к лесу.
Родим на мгновение остановился, с изумлением уставившись на далекую черную стену деревьев, поглотившую чудовище, затем повернулся и побежал к двери.
Когда Родим ворвался в горницу, дыхание комом встало у него в горле, кровь отлила от лица, полено выпало из разжавшихся пальцев, а побелевшие губы мелко задрожали.
На полу горницы лежало истерзанное, окровавленное тело Милы. А чуть правее Милы лежал и сам артельщик Хом. Вернее – половина артельщика, потому что другая его половина, левая, валялась в углу горницы бесформенной грудой.
Правая половина артельщика еще шевелилась, пытаясь поднять сжатый в пальцах нож-косарь и выпучив на Родима налитый кровью глаз.
Родим повернулся и кинулся прочь из дома. У порога горницы ноги его заскользили по крови, и он едва не упал, но удержался и продолжил свой бег. Выбежав на улицу, Родим упал на колени, и его шумно вырвало.
Глава пятая
1
Костер Глеб разжег быстро. Руки привычно действовали сами, пока голова была занята размышлениями. К разговору Ставра и матушки Евдокии он прислушивался вполуха.
