– Зато у него быстрые ноги, – сказал Глеб. – Нужно заняться мальчишкой. Я обвяжу его ремнями, а ты поможешь мне взвалить его на плечи.
Евдокия посмотрела на Глеба с сомнением.
– Ты все еще слишком бледен, – сказала она. – Может, снова понесем его в носилках, как делали это до сих пор?
Глеб покачал головой:
– Нет.
– Но твоя рана…
– Рана затянулась. Остался лишь небольшой шрам.
– Ты уверен?
Глеб быстро скинул охотничью куртку и приспустил с плеча рубаху. Рана и в самом деле совершенно затянулась. Даже шрам был почти незаметен.
– Поистине удивительны дела Твои, Господи! – воскликнула Евдокия.
– Господи? – Глеб насмешливо прищурился. – А ты уверена, что это сделал Он?
– Я на это надеюсь, – ответила матушка Евдокия. – Потому что, если это не дело рук Господа…
– Тогда это дело рук дьявола, – с усмешкой договорил за нее Глеб. – Что до меня, то мне не важно – бог это сделал или дьявол. Меня устраивают оба варианта, лишь бы силы не покинули меня.
На это Евдокия ничего не сказала. Пройдя в середину комнаты, она присела рядом с носилками, протянула руку и коснулась плеча мальчика. И вдруг рогожа слетела с мальчишки, и что-то темное вскочило с носилок.
Глеб в мгновение ока выхватил из ножен заговоренный меч и рубанул им темную фигуру. Фигура рассыпалась на части и обрушилась на пол дождем грязи. Грязь, студенистая, черная, стала быстро впитываться в щели между досками.
Глеб, сжимая меч в руке, одним прыжком достиг двери, распахнул ее и выскочил на улицу.
Евдокия стояла, прижавшись спиной к заплесневелой стене, ни жива ни мертва от страха. Лишь когда Глеб – хмурый, бледный – вернулся в хижину, вытер меч-всеруб куском пыльной тряпицы и снова вложил его в ножны, она решилась заговорить:
– Ты… – чтобы докончить фразу, ей пришлось сделать над собой усилие, – ты убил его?
– Да, – ответил Глеб.
– И что… – Матушка сглотнула слюну. – Что это было?
– Одна из тех тварей, которых породил ядовитый туман, – ответил Глеб. – Она может принимать любую внешность. Тварь втекла мальчишке в нос или рот, пока он спал. Потом его вырвало этой гадостью, и она стала расти, принимая его облик.
Евдокия пошатнулась и медленно сползла по стене на пол. Губы ее задрожали, на глазах выступили слезы.
– Бедный, бедный мальчик… – тихо и горько запричитала она. – Я не смогла его уберечь. Я не должна была смыкать глаз.
– Во-первых, не казни себя раньше времени, – мрачно проговорил Глеб. – Возможно, он еще жив. А во-вторых… – Первоход замолчал, нахмурив лоб и собираясь с мыслями.
Проповедница всхлипнула, взглянула на Глеба с надеждой и робко спросила:
– О чем ты задумался?
– Во-вторых, мы не знаем, когда именно эта тварь подменила мальчишку, – отчеканил Глеб, выходя из задумчивости. – Это не обязательно случилось здесь и сейчас.
Лицо Евдокии еще больше побелело, в глазах появился испуг.
– Ты хочешь сказать, что с самого начала…
Глеб покачал головой.
– Нет, это исключено. Когда мы входили в Гиблое место, он еще был мальчиком. Призрачные твари не могут выбраться за межу. Их охотничьи угодья – Гиблое место. Думаю, тварь могла вползти в него, пока мы выясняли отношения со Ставром.
– Я все время была рядом с мальчиком, – напомнила Евдокия.
– Это ничего не значит, – отрезал Глеб. – Ты подбрасывала в костер дрова, ворошила палкой угли, высматривала нас со Ставром. В конце концов, ты просто могла задуматься. Чтобы заползти в глотку мальчишке, призрачной твари хватило одного мгновения.
Евдокия вытерла рукавом платья мокрые глаза и сказала, стараясь говорить твердо и спокойно:
– Перед тем как уснуть, мы разговаривали с мальчиком. И он рассказал нам про сумку. Это все была ложь?
Глеб на секунду задумался, потом качнул головой и ответил:
– Нет. Призрачная тварь копирует человека, но не привносит в его облик ничего своего. Кроме лютой злобы и жажды убийства, конечно. Она вбирает в себя все его мысли и воспоминания. Думаю, тварь – умышленно или по неосторожности – рассказала нам то, о чем сам мальчик не мог или не хотел рассказать.
Глеб немного помолчал, поскребывая ногтями переносицу, затем задумчиво произнес:
– Во всем этом есть еще одна странность.
– Какая? – быстро спросила Евдокия.
Глеб посмотрел ей в глаза и медленно выговорил:
– Дружок.
– Дружок? Ты говоришь про своего пса?
Он кивнул:
– Да. Почему, черт его дери, он не унюхал призрачную тварь? И куда он подевался? Всему этому может быть только одно объяснение.
– Какое?
– Видишь ли… Я не рассказал тебе про Дружка самое главное. Дружок – он не совсем пес. Вернее даже, совсем не пес.
– Я не понимаю, – растерялась проповедница. – Кто же он?
Глеб вздохнул.
– Вообще-то, Дружок – такая же призрачная тварь, как и та, которая подменила собой мальчишку. Полгода назад Дружок здорово помог мне. Да что там помог – я жив только благодаря ему! Он – темная тварь, но сам ненавидит темных тварей. Полгода назад он рвал их на части, когда они пытались добраться до меня.
Матушка Евдокия уставилась на Первохода холодным, неприязненным взглядом.
– Ты позволил темной твари приблизиться к мальчику, – медленно произнесла она, и голос ее подрагивал от негодования. – И теперь тварь утащила его. Утащила, а взамен подложила эту… эту… – Она сжала кулаки и выдохнула: – Ты должен был рассказать мне про пса!
Глеб виновато нахмурился.
– Погоди, не горячись. Мы не знаем, что произошло.
Евдокия подняла руки, тряхнула крепко сжатыми кулаками и с ненавистью пообещала:
– Если я когда-нибудь увижу твоего пса, я убью его!
4
Дружок бежал по лесу, стараясь не потерять след. Своим собачьим умом он понимал, что совершил ошибку, и чувствовал стыд. Он подвел хозяина. Что-то просочилось в щель под дверью и одурманило его. И не его одного. Хозяин и его спутница тоже уснули. И они тоже не услышали и не почувствовали, как что-то темное ввалилось в хижину, схватило мальчишку и утащило его в чащобу.
Все это происходило словно в каком-то тумане. Дружок чувствовал сквозь сон что-то страшное, но ничего не мог с собой поделать. Дурман, который он вдохнул, был сильнее его. Он сумел подняться на лапы, лишь когда дверь за похитителем закрылась. Несколько секунд Дружок стоял, широко расставив лапы, и тряс мордой, пытаясь прийти в себя. Проковыляв затем к двери, он заметил краем затуманенного глаза темную тварь, которая укладывалась в носилки вместо мальчишки, но не стал возвращаться, чтобы не потерять время.
