Глеб ухмыльнулся:
– Матушка, от твоей лести я совсем растаял. Можешь взять меня, словно кусочек масла, и размазать по хлебу самым тонким слоем.
Евдокия нахмурилась.
– И выражаешься ты непонятно. Понимаю, что грубишь, а в чем твоя грубость – не пойму. И не пойму, почему я не могу сердиться на тебя. Ты обманул меня, а я снова тебе верю.
– Может, это потому, что я тебе нравлюсь? – поинтересовался Глеб.
Евдокия фыркнула:
– Вот еще. Мне нравятся добрые, честные и богобоязненные мужчины. А ты самонадеян, горделив и глуп.
– Верно, – кивнул Глеб, внимательно оглядывая землю и траву. – И к тому же – обожаю, когда меня гладят против шерсти. Так что давай еще, матушка. Гладь, пока я не начну мурлыкать.
Несколько шагов они прошли молча.
– Здесь недалеко – заброшенные Моревские рудники, – сказал Глеб. – Раньше там было полно волколаков.
– А сейчас? – спросила Евдокия.
– Сейчас не знаю.
Евдокия посмотрела себе под ноги и нахмурилась.
– По земле стелется белый туман, – сказала она.
Первоход кивнул:
– Да.
На лице проповедницы отобразилась тревога.
– Уж не тот ли это страшный туман, о котором ты говорил? – взволнованно спросила она.
Глеб покачал головой:
– Нет. Этот белый туман был здесь всегда. Всматривайся в него пристальней, матушка. Если увидишь что-нибудь странное, тут же скажи мне.
Туман поднимался все выше. Теперь Глеб продвигался вперед осторожно, вглядываясь в туман и держа руку на прикладе ольстры. Идти по этому туману молча Евдокии было тягостно. И тогда она снова заговорила:
– Первоход, а что будет, когда мы пройдем Моревские руд…
– Тс-с! – вдруг произнес Глеб, повернулся и накрыл губы Евдокии ладонью. Затем тревожно огляделся по сторонам.
Проповедница замерла, повинуясь его приказу, и тоже огляделась. Ничего подозрительного она не заметила. Она хотела сказать об этом Первоходу, но тут он выдернул из кобуры ольстру и прошептал:
– Волколаки!
Евдокия снова огляделась. Вокруг были только черные деревья и белый туман. В этом месте он доходил проповеднице до пояса.
– Я ничего не…
– Они пошли в атаку! – крикнул Глеб и толкнул ее в кусты. – Затаись!
Громыхнул выстрел. Черная тварь, вынырнувшая из белого тумана, с визгом рухнула назад с развороченной выстрелом головой.
Глеб выхватил из кармана охотничьей куртки горсть маленьких, темных шариков и швырнул их в туман. Туман всколыхнулся и стал быстро опадать, словно шарики всасывали его в себя.
Огромное рыкающее чудовище напало на Глеба сзади и сбило его с ног, но он резко откатился, развернулся и всадил чудовищу в брюхо меч. Затем вскочил на ноги, прыгнул самому рослому волколаку на спину, обхватил меч двумя руками и с размаху всадил клинок чудовищу в основание черепа.
Затем спрыгнул с волколака, снова перекувыркнулся и встретил еще одного волколака ударом меча в грудь. Клинок рассек широкую грудную клетку чудовища, и на одежду Глебу брызнула черная кровь. Глеб еще дважды ударил волколака в грудь. Когда волколак рухнул на землю, Глеб, тяжело дыша, огляделся.
Белый туман стлался теперь не выше травы, и в этом белом призрачном молоке чернели огромные тела поверженных чудовищ. Четыре волколака, подобно четырем огромным черным мешкам, лежали на поляне. Глеб усмехнулся и с гордостью проговорил:
– Мой личный рекорд.
Затем сорвал с земли пучок травы, тщательно отер клинок, вложил меч в ножны и повернулся к Евдокии. Проповедница сидела на траве и с ужасом смотрела на Глеба. Он усмехнулся и сказал:
– Ты так на меня смотришь, будто я сам – темная тварь.
– Ты сражался с ними, как демон, – взволнованно пробормотала Евдокия. – Мне даже показалось, что за спиной у тебя выросли черные крылья.
Глеб дернул щекой и небрежно пояснил:
– Это была тень. Между прочим, я только что спас тебя. Где овации?
Евдокия медленно поднялась на ноги и облизнула кончиком языка пересохшие от пережитого ужаса губы.
– Тебе ведь нравится убивать? – спросила она вдруг.
– Я убиваю только темных тварей, – небрежно ответил Глеб, подняв с земли ольстру.
– Я буду молить бога о том, чтобы ты не ошибся, когда будешь выбирать себе очередную жертву, – сказала Евдокия.
Глеб вложил ольстру в кобуру, взглянул на проповедницу и холодно отчеканил:
– Я не выбираю себе жертву. Я сражаюсь только с хищниками. И не я, а они выбирают меня.
Глеб втянул ноздрями воздух и нахмурился. Он вдруг понял, что еще ничего не кончилось. Что-то витало в воздухе. Что-то неуловимое и опасное.
Осмотрев деревья, Первоход перевел взгляд на Евдокию. Глаза проповедницы были расширены и поблескивали матовым светом. На щеках ее проступил легкий румянец, губы были слегка приоткрыты.
– Что за… – начал было Глеб, но осекся.
На мгновение голова его закружилась, но головокружение тут же прошло, оставив после себя странный осадок. Реальность будто бы подернулась легкой розоватой дымкой. Глеб облизнул губы и снова посмотрел на Евдокию. Внезапно его охватило дикое желание.
Глядя Евдокии в глаза, он усмехнулся.
– Я не понял – а где поцелуй победителю?
Несколько секунд Глеб и Евдокия молча смотрели друг другу в глаза. Потом проповедница улыбнулась и спросила:
– Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловала?
– Только если ты сама этого хочешь, – ответил Глеб.
Незаметно для самих себя, они шагнули друг другу навстречу.
– Здесь не самое подходящее место, – проговорила Евдокия, глядя Глебу в глаза.
– Правда? И чем же здесь плохо?
Повинуясь внезапному порыву, Глеб шагнул вперед, схватил Евдокию и стиснул ее в объятьях. Губы их встретились.
Глеб действовал торопливо и неистово, но Евдокия не сопротивлялась. Она тоже торопилась, будто боялась, что наваждение пройдет и она снова побоится сделать то, чего ей так давно и так сильно хотелось.
Оба принялись торопливо срывать с себя одежду, продолжая страстно целоваться. Густые каштановые волосы Евдокии рассыпались по белым обнаженным плечам. Подставив под поцелуи голую грудь, она запрокинула голову и засмеялась. Потом запустила пальцы в волосы Глеба.
Глеб стал осыпать поцелуями ее шею, ключицы и грудь. Потом снова впился поцелуем в ее губы. Его длинные, мягкие волосы упали Евдокии на лицо, и запах этих волос – травяной, дымный запах охотника и лесного жителя – окончательно вскружил Евдокии голову.
