– Сделай это! – хрипло выкрикнула она. – Сделай!
Глеб сорвал с себя рубаху, обнажив смуглое, мускулистое тело, испещренное шрамами, и повалил Евдокию на траву, продолжая покрывать поцелуями ее грудь и ключицы.
И вдруг подул сильный порыв ветра. Оба на мгновение замерли, а затем отпрянули друг от друга. Глеб изумленно поднял брови. Евдокия приглушенно вскрикнула, схватила с земли платок и стыдливо прикрыла обнаженные груди.
Несколько секунд они в полной растерянности смотрели друг на друга. И вдруг один из волколаков поднял голову и взглянул на Глеба.
– Первоход! – испуганно вскрикнула Евдокия.
Волколак вскочил на ноги. Глеб выхватил из брошенной кобуры ольстру, отскочил в сторону и нажал на спуск. Волколак пригнулся, и пуля, просвистев над его массивной головой, вонзилась в ствол дерева. Резко выбросив вперед лапу, волколак вышиб из рук Глеба ольстру, сбил его с ног и подмял под себя.
Всадив когти в плечи Глеба, волколак попытался дотянуться зубами до его горла, но Глеб вцепился ему пальцами в шею и отвел от себя голову твари. Мышцы Глеба вздулись от напряжения, на шее проступили жилы, на лбу заблестели бисеринки пота. Морда волколака, до жути похожая на человечье чернокожее лицо, опускалась все ниже, его клыки почти касались щеки Глеба.
– Врешь… – процедил ходок сквозь стиснутые от напряжения зубы. – Не возьмешь…
Он снова отвел от себя морду твари. Однако та, несмотря на страшные раны на боку и животе, не собиралась сдаваться. Руки Глеба задрожали, и клыки волколака вновь стали приближаться к его горлу.
– Евдокия… – хрипло позвал Глеб. – Ольстру… Подними…
Проповедница испуганно уставилась на лежащую в траве ольстру.
– Давай… – поторопил Глеб, изо всех сил удерживая нависшего над ним волколака.
Проповедница подняла ольстру с земли и наставила ее дулом на чудовище.
– Жми пальцем на крюк! – крикнул Глеб.
Евдокия зажмурилась и нажала. Пуля со свистом рассекла воздух и, пробив чудовищу черепную кость, выбила из его затылка фонтан крови. Глеб спихнул тварь с себя, вскочил на ноги, вырвал из рук Евдокии ольстру и, приставив дуло к вытаращенному глазу волколака, нажал на спуск.
Матушка Евдокия вздрогнула от грохота выстрела и, хрипло дыша, опустилась на траву. Ее крепкая девичья грудь снова была обнажена, а волосы разметались по плечам, сделав ее похожей на амазонку, но Евдокия не замечала этого.
Покончив с волколаком, Глеб сорвал пучок травы и стер со своей груди кровь чудовища. Затем поднял с земли черный платок и протянул его Евдокии.
– Прикройся, – сказал он.
Проповедница взяла платок и молча закрыла грудь.
6
Пять минут спустя, приведя одежду в порядок и повязав голову платком, Евдокия холодно взглянула на Глеба и сказала:
– Мы должны обсудить то, что между нами произошло.
– О чем ты? – спросил он.
– Что с нами было, Глеб? – спросила она. – Мы будто обезумели.
– Здесь неподалеку есть болота с ядовитыми испарениями, – хмуро ответил Глеб. – Я думаю, дело в них.
Евдокия немного помолчала, кусая губы. Потом с трудом проговорила:
– Я почти не помнила себя. Скажи, мы с тобой успели сделать… это ?
Глеб усмехнулся и покачал головой.
– Нет.
Проповедница облегченно вздохнула:
– Я знала это, но должна была убедиться. Нужно скорее уходить отсюда.
– Боишься, что болотные испарения снова сыграют с нами злую шутку? – прищурился Глеб.
Матушка Евдокия покраснела.
– Боюсь, – честно призналась она. – Очень боюсь.
– Эти испарения не заставляют человека делать то, чего он не хочет, – возразил Глеб. – Они лишь делают тайное явным. И если мы оказались в объятьях друг друга, значит, мы тайно желали этого.
Евдокия отвела взгляд и хмуро произнесла:
– Я не хочу об этом говорить.
Глеб пожал плечами.
– Хорошо, не будем.
Немного помолчав, Евдокия тихо сказала:
– До сих пор я думала, что бояться нужно только Гиблого места. Но теперь понимаю, что больше всего бояться следует…
– Меня? – вскинул голову от сумки с провизией Глеб.
Проповедница покачала головой:
– Нет. Себя. – Она перекрестилась и зашептала распухшими от поцелуев губами: – Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое.
– Твой бог заставляет тебя быть лицемеркой? – с холодной насмешливостью поинтересовался Глеб.
– Это не так, – ответила проповедница.
– Тогда будь со мной честна. Ты ведь хотела этого. Хотела, да?
Несколько мгновений Евдокия молчала, в волнении кусая губы, потом кивнула и выдохнула:
– Да. Ты мне люб, Первоход. Очень люб. И теперь это глупо скрывать. Но между нами ничего не может быть.
– Почему? – прищурился Глеб. – Ты ведь проповедница, а не черноризница. Бог не запрещает тебе любить мужчину.
– Ты язычник, Глеб. И ты пугаешь меня. Ты слишком силен для человека.
– Я не просто человек. Я ходок.
– Об этом я и говорю. Люди боятся ходоков, считают вас такими же исчадиями ада, как оборотни и упыри.
– Людская молва лжива и пуста, – угрюмо проронил Глеб.
Евдокия качнула головой.
– Не всегда. Раньше я сама так думала. Но теперь… Первоход, я видела, с какой яростью ты убиваешь темных тварей. И эта ярость – она не от бога.
– Хочешь сказать, что во мне сидит демон?
Евдокия нахмурилась, но ничего не ответила. Глеб криво ухмыльнулся.
– Значит, ты считаешь, что я одержим демоном. Славно. И как же мне изгнать его?
– Если мы выберемся отсюда, приходи к нам в общину. Мы будем вместе молиться о твоем спасении. Я возложу на тебя частичку Святого креста, привезенного из Иерусалима.
Глеб натянул рубаху и насмешливо проговорил:
– Спасибо, но я уж как-нибудь так… Без креста и полумесяца. Своими силами.
– В тебе говорит гордыня, – с упреком сказала матушка Евдокия. – В сочетании с гневом это страшная смесь.
– Эта «смесь» позволила мне прикончить тварей и спасти тебе жизнь! – резко отчеканил Глеб. – А меня опасаться тебе не стоит. Я никогда не залезу под юбку черноризнице. Если, конечно, снова не нанюхаюсь ядовитых испарений.
Евдокия вспыхнула, но удержалась от резкого ответа. Глеб застегнул ремни кобуры, поправил на поясе меч и ножны-соты с метательными ножами.
