– По-твоему, любая дорога ведет в Гиблое место?
– Человека – да.
– А кого нет?
Глеб дернул плечом:
– Ну, не знаю. Зверя… Ангела… Но для человека никакого другого места, кроме гиблого, нет.
Евдокия посмотрела на Глеба с недоверием и тревогой.
– Как же ты можешь жить с такими мыслями? – спросила она.
– Да вот – живу, – усмехнулся Глеб. – А когда у меня в кармане есть деньги, то совсем неплохо живу. В сущности, мне много не надо.
– А я думала, таким, как ты, нужен целый мир.
– Может быть. Но ваш мир – это не мир. Это призрак. Морок.
– Как это? – не поняла Евдокия.
– Просто. – Глеб остановился и задрал рукав. – Видишь эти шрамы?
– Да.
– Сейчас их семь. Почти шесть. А когда не останется ни одного, я проснусь у себя в постели и пойму, что все это… и ты, и Ставр, и этот мальчишка, и вот это Гиблое место… что все это – всего лишь мой сон. Долгий кошмарный сон, которому пришел конец.
– И что будет потом? – сухо спросила Евдокия. – Что будет, когда ты «проснешься»?
– Я буду жить той жизнью, которой жил раньше.
– И чем же она так хороша?
– Тем, что она моя! – раздраженно ответил Глеб. – И хватит! Я больше не хочу это обсуждать. Ты вознамерилась спасти чью-то душу – займись своей. Того, что ты натворила, хватит на десяток грешников.
Евдокия глубоко задумалась.
– Ты прав, – сказала она после паузы. – Но разве можно спасти свою душу, не заботясь о душах своих ближних?
Глеб скривился.
– Типично русский подход. Тыкать пальцем в соринки, застрявшие в чужих глазах, и не замечать бревна, торчащего из твоего собственного глаза!
Ставр слушал их перепалку с хмурым и удивленным видом. Когда оба наконец замолчали, подыскивая новые доводы, он раскрыл рот и объявил:
– А я бы сейчас рыбы поел. Жареной. Моя тетка так вкусно жарила головней да жерехов, что пальчики оближешь. А что она делает со щукой! Готов биться об заклад, лучших запеченных щук вы во всем княжестве не сыщете!
– Была бы нужда искать, – небрежно обронил Глеб.
Покосившись на него, Евдокия горестно заметила:
– Ты слишком упрям, чтобы признать свою неправоту, Первоход. Вот почему большинству людей недоступно обновление и воскрешение. Виною всему не алчность и не злоба даже, а чистое упрямство.
– Если говорить об упрямстве, матушка, то ты дашь мне сто очков вперед, – неприязненно произнес Глеб.
– А куропатки! – продолжил мечтать Ставр, блаженно прикрыв глаза. – Моя тетка перед тем, как сунуть куропаток в печь, обмазывает их сметаной и перебродившим ягодным соком и выдерживает так с полдня. И только потом, когда куропатки пропитаются соком, она их…
– Впереди кишеньский жальник, – перебил его разглагольствования Глеб и мрачно покосился на матушку Евдокию. – Ты хотела увидеть, как воскресают люди, черноризница? Обещаю тебе, что ты это увидишь.
4
Рах нажал на спусковую панель. Полыхнула молния, и голова огромного упыря, зависшего над Видбором, разлетелась на куски. Видбор вздрогнул и обернулся.
– Эвона как, – крякнул он, уставившись на рухнувшего наземь упыря. Затем повернулся к Раху и напряженно проговорил: – А я уж подумал, что ты собрался меня прикончить.
Рах вложил выжигатель в чехол и хмуро ответил:
– Что ты, воевода. Мы ведь с тобой друзья. А друзья не убивают друг друга, верно?
– Всякое бывает, – сказал Видбор, со странным любопытством глядя на Раха и оглаживая ладонью широкую бороду. – Иной друг страшнее десяти врагов.
Рах подошел к ближайшему упырю, посмотрел на него и осторожно пнул его ногой.
– Удивительно, – проронил он.
– Что удивительно? – не понял Видбор.
– Все.
– Все?
– Все, что я вижу. – Рах дернул уголком губ и задумчиво произнес: – Я будто бы попал в страшную сказку. Но знаешь… мне это нравится. Никогда не думал, что буду чувствовать себя в Средневековье, как рыба в воде. Видимо, я слишком поздно родился.
Он оторвал взгляд от тела упыря и весело посмотрел на воеводу.
– Слушай, что-то я проголодался. Кажется, у нас еще оставалось вяленое мясо?
– Немного есть. Посмотри в сумке.
Рах отошел от упыря подальше, порылся в сумке, достал кусок вяленого мяса, сел с мясом в руке на пенек и стал трапезничать. И вдруг по лесу прокатился страшный рев. Рах замер с раскрытым ртом и с куском вяленого мяса в руке.
– Что это было? – спросил он.
– Не знаю, – мрачно ответил Видбор, вслушиваясь в звуки леса. – Я такого рева еще не слыхал.
– Может, это оборотень?
Воевода качнул массивной головой.
– Нет. Оборотни воют, но не ревут. Этот рев больше походит на человеческий.
И снова чудовищный рев прокатился по лесу, заставив листья на деревьях дрогнуть. Видбор сглотнул слюну и пробормотал:
– Но это не человек.
– Определенно, нет, – подтвердил Рах.
Есть рыжему охоронцу расхотелось. Он сунул недоеденный кусок мяса в сумку и мрачно изрек:
– Не знаю, как ты, воевода, а я не хотел бы встретиться с тварью, которая издает такие звуки. Пора нам отсюда убираться. И чем скорее, тем лучше.
Видбор посмотрел на него насмешливым взглядом.
– Ты боишься, охоронец? А как же твой волшебный посох?
– Я верю в оружие, – хмуро ответил Рах. – Но в злобу, которая сильнее и выше любого оружия, я верю еще больше. Однажды я видел, как один парень, чью сестру изнасиловали, бежал к ее обидчику, чтобы задушить его. Обидчик выстрелил в парня из выжигателя и начисто снес тому обе ноги. Но парень не остановился. Он добежал до обидчика своей сестры на обрубках и вцепился ему в горло. Злоба придала ему сил и сделала его непобедимым.
Видбор внимательно вгляделся в конопатое лицо охоронца и спросил:
– И как?
– Что, как? – не понял тот.
– Задушил парень обидчика своей сестры?
Рах усмехнулся и качнул головой:
– Нет. Не смог.
Видбор нахмурился и глухо уточнил:
– Уж не ты ли был тем обидчиком?
Рах улыбнулся:
– Что ты! Я, конечно, мерзавец, но не настолько. И я не насилую девушек на глазах у их братьев. Будь я насильником, я бы сперва прикончил парня, а уж потом бы взялся за девку. Чего ты на меня так уставился? Я ведь шучу.
