– Здравствуйте!
– Вам привет от товарища Теплухина.
– Спасибо.
– Вы меня, наверное, не помните?
– Ну, почему же? Помню. Поэтому и решил присесть, покурить. Понял, шё вы мне хотите ше-то сказать.
– Может ваш сын пойдет, погуляет?
– Нет. Не пойдет. С нами посидит. Он мне не мешает.
– Мне тоже. Я просто так спросил.
– Вот и хорошо. Так, как там Теплухин поживает? Как служба идет?
– Все хорошо. Он теперь зам. начальника отдела.
– Молодец! Толковый парень.
– Он хотел бы с вами встретиться, поговорить. Если вы не возражаете, конечно.
– Я не возражаю.
– Вот и отлично! Я ему передам. Тогда с вами свяжутся.
– Хорошо. Это все?
– Да, да, Абрам Самуилович! Это – всё.
– Тогда мы пошли. Будьте здоровы!
– И вам всего хорошего.
Мы поднялись, и не спеша, пошли. Через какое-то время я не выдержал:
– Па! Это кто был?
– Человек с бывшей работы.
– А как он узнал, что мы тут будем?
Папа ухмыльнулся:
– Да, как-то узнал…
– А как ты догадался, что он хочет поговорить? Ты его узнал?
– Слушай. Поживешь с моё, и ты будешь догадываться о многом.
Этот ответ ничего не объяснял. Но другого ответа всё равно не было, и мы молча пошли домой. Каждый наедине со своими мыслями и чувствами. Меня они переполняли. В тот день отец открылся мне еще с одной стороны. Таким я его еще не знал. Случившееся напоминало детектив или фильмы про шпионов. И я оказался в центре событий! Вот это да! Класс! Но только это было не в книге, и не в кино. В жизни все выглядело довольно буднично, но от этого не менее ярко.
ГЛАВА X
Вечером нам позвонили. Отца попросили к аппарату. Кто был на том конце провода, я не знаю, но разговор был тихим и недолгим. После него родители перешли на идиш. Это означало высшую степень секретности. Иначе бы они говорили по-русски. Тайн от меня было мало.
На следующий день папа пришел домой поздно. Он был молчалив, угрюм, и от него пахло водкой. Я не любил его таким.
– Я был с Теплухиным в ресторане. Извиняюсь… Потом… Завтра…, – только и сказал он.
Отец пошел в ванную, а оттуда, спать.
На той неделе папа работал на заводе во вторую смену. Это значило, что уходил он на работу тогда, когда я еще был в школе, а приходил тогда, когда я уже засыпал. Поэтому поговорить с ним получилось только на выходных. В воскресенье мы пошли по «трассе здоровья» – дороге, идущей вдоль моря от Лонжерона до Аркадии. Понятно было, что родителям нужно поговорить. За неделю случилось много чего. И я им не мешал.
Сначала они говорили на идиш. Но потом папа что-то сказал маме, и они перешли на русский. Со мной никто не говорил, но из разговора я понял, что «конторе» не нравится папино рвение по делу Аксельмана, и Теплухин встретился с папой, чтобы об этом сказать. Маму эта новость не обрадовала. Она не испугалась, нет. Её трудно было испугать. В 1941 году, когда ей было 13 лет, она осталась сиротой, воспитывалась в приемной семье евреев Гориных, и работала на заводе. После отъезда Аксельмана маму назначили начальником швейного цеха, и в ее подчинении оказалось 250 женщин, большинство из которых без мужей воспитывали своих детей. За возможность заработать, эти люди не щадили никого. Так что маму было трудно испугать. Просто в случае с Аксельманом, мы оказывались меж двух огней. С одной стороны – «контора». Она мелочами не занималась. Она занималась всем. Раз они решились «показать свои уши», значит, дело Аксельмана было не таким простым. С другой стороны, как мы могли простить убийц Мишки? Он же моим родителям был, как сын. Да и перед Давидом Яковлевичем с женой у нас были моральные обязательства. Об этом даже излишне говорить.
Родители шли молча. Я плелся рядом. Даже боялся дышать. Но оттого, что задерживал дыхание, выдох становился только громче. В конце концов, папа не выдержал:
– Не балуйся! Шё ты там делаешь?
Я притих, но мама пришла на помощь:
– Дома не балуйся, здесь тоже нельзя. А где можно? Пусть делает, что хочет. Оставь его!
Папа ничего не ответил, и шел какое-то время молча. Тишину прервала мама.
– Знаешь, что я тебе скажу?
– Нет. Не знаю.
– Я тебе вот, что скажу. Твоим там что-то не нравится, и мы что? Должны поджать хвост и броситься в кусты? Пошли они к черту! Мы у себя дома! Чего это я буду бояться? Тут что – не советская власть!? Если надо будет, я до Москвы дойду!
Папа ответил не сразу:
– Шё ты хочешь этим сказать?
– Что я хочу сказать? Я хочу сказать, что пошли они к черту!
– Да, я уже это слышал. Шё, конкретно?
– Конкретно? Ты начал это дело? Доведи его до конца!
– Ну, хорошо. Не кричи… Я думал, примерно, также. Просто хотел твое мнение узнать.
– Ну, вот. Ты его знаешь.
Опять наступила тишина, но она была другой. Чувствовалось, что нет уныния, а есть творчество. Родители думали не о том, как отступить, а о том, как это сделать.
– Я думаю вот что, – сказал, наконец, папа. – Встречусь еще раз с Теплухиным.
– Зачем? – спросила мама. – Разрешения спрашивать?
– Да нет! Разрешения… Какое разрешение? Оно мне не надо. Просто скажу ему всё, как есть. Хочу, мол, все-таки разобраться. Извини.
– Зачем тебе это надо?
– Увидим… Они ж все равно узнают. Так? Так лучше пусть узнают от меня самого.
– Ну, смотри. Тебе виднее.
– Но, в общем, это правильно? Как ты чувствуешь? А, мама?
Мама взяла папу под руку, и сказала:
– Чувствую, что ты все делаешь правильно.
У папы глаза покраснели, но он бодро сказал:
– Ну, шё? Пора бы и покушать, а?
Вскоре на горизонте появился силуэт ресторана «Глечик». Это было очень кстати. Коллектив ресторана еще не знал, что его ждет. Мы застали их врасплох. Но «Глечик» быстро пришел в себя, и на столе появилось их фирменное блюдо – жаркое в горшочке. У-у-у! Вкуснота! Да еще в совокупности с их собственным хлебом…! Нет! Все-таки есть в жизни приятные моменты! Может быть, именно в такие моменты и возникает у некоторых людей желание писать книги? Не знаю. Тогда я не думал об этом. Тогда все было здесь. Родители, море, счастье!
Спустя пару дней папа встретился с Теплухиным. Отец сказал ему, что планы не изменились. Самостоятельное следствие он вести не будет. Но ради памяти о погибшем и обязательств перед его родителями, постарается выяснить все, что сможет. На удивление, Теплухин понял. Даже предложил посильную помощь. Но напомнил еще раз, что карточные шулеры, или «игровые», находятся в сфере интересов «конторы», и просил папу об этом не забывать. Для его же блага. Таким образом, Теплухин дал понять, что смерть Миши Аксельмана не была случайной.
