– Сцена номер один. Спальня, – скомандовал тощий мужчина в джинсах. – Камера, мотор, работаем. Ивану дали ухо?
Я невольно вздрогнул и тут же услышал в своей голове женский голос:
– Здрасте, Ваня. Я ваше ухо.
– Добрый день, – машинально ответил я.
– Пожалуйста, ничего не говорите.
– Хорошо, – пообещал я.
– Молчите.
– Ладно.
– Ваня, вы постоянно что-то произносите.
– Я же должен сообщить, что понял.
– Нет.
– Но как вы догадаетесь, что я вас услышал?
– Можете кивнуть. Я вижу вас.
Я изумился.
– Вокруг меня сейчас только мужчины.
– Я в соседней комнате, наблюдаю за происходящим по монитору. Понимаю, вам трудно с непривычки. Но вы въедете в суть. Я говорю, а вы повторяете. Ясно?
– Да, – согласился я.
– Ваня, просто кивните.
– Ох, простите, – спохватился я.
– Все хорошо. На всякий случай сообщаю, режиссера зовут Петр. Он гений.
– Кэт, поправь ему морду лица, – в ту же секунду приказал Петр.
Около меня возникла высокая девушка с челкой, которая прикрывала ее брови. Кудрявые волосы падали ей на плечи, розовая кофта-размахайка скрывала очертания верхней части фигуры, зато нижняя, упакованная в голубые, туго обтягивающие «фундамент» джинсы, демонстрировала умопомрачительно длинные стройные ноги. Нижнюю треть лица занимали ярко-красные, нереально пухлые губы, щеки сияли розово-перламутровым румянцем, а глаза обрамляли ресницы толщиной и длиной со спичку, которой разжигают камины.
Кэт взмахнула кисточкой, а я в этот момент сделал вдох. В легкие влетела дисперсная пыль. Меня тут же стал душить кашель. Присутствующие стояли молча.
– Ну, наконец-то, – буркнул режиссер, когда я успокоился. – Эй, хлопок!
К кровати подскочил парень с черной табличкой в руке. Он встал около меня и чем-то щелкнул, раздался резкий звук. Я невольно дернулся.
– Ваня, спокойно, – запело ухо, – забудьте о камере, ее нет. Вы с Бэтти вдвоем. Утро. Повернитесь на бок, обнимите робота.
Делать нечего, я выполнил указание.
– Иван Павлович! Ну не под одеялом же, – захихикало ухо, – откиньте его.
– На мне только пижама, – напомнил я.
– Молчите!
– Ничего, дорогой, – ласково пропела Бэтти и сбросила одеяло, что нас прикрывало, – твоя пижамка очень сексуальна.
– Повторяйте за мной, – велело ухо.
– Повторяйте за мной, – покорно произнес я.
– Ваня! Молчите! – приказал голос в голове.
– Конечно, я повторю, – пропела Бэтти.
Я понял, что Тате приказывают исправлять мои косяки.
– Дорогая, утро чудесное, – вздохнуло ухо.
«Кукла» ущипнула меня.
– Ой, – вскрикнул я, уперся ногой во что-то мохнатое и не смог сдержать изумления: – Там лежит нечто шерстяное.
Тата рассмеялась.
– М-м-м, – простонало ухо, – шерстяное!
Бэтти выставила из-под одеяла ногу.
– Намекаешь, что я не делаю эпиляцию?
– Проведи рукой по конечности и скажи «нет», – ожило ухо. – Ваня, очнись, не спи!
Я вытащил свою ногу, погладил ее сквозь пижаму и заявил:
– Нет!
– Сейчас с ума сойду! – простонало в моем мозгу.
– Сейчас с ума сойду, – хором произнесли мы с Бэтти.
– М-м-м, – взвыло ухо, – Иван! Сейчас придет мать! Реагируй!
Я опешил. Чья мать? Куда она явится? Зачем?
– Сыночек! – закричала Николетта, которая непонятно как оказалась у кровати. – Как я рада, что ты наконец-то нашел себе лучшую в мире жену.
Думаю, не все знают, что моя маменька считает себя актрисой. Только не спрашивайте о ее фильмографии и ролях в театре. По легенде, которая озвучивается всем, госпожа Адилье была самой яркой звездой культурного небосклона советской страны, но потом вышла замуж и посвятила себя ребенку и мужу-писателю, она перепечатывала рукописи супруга, редактировала их. Своим бешеным успехом писатель Павел Подушкин обязан жене, которая доводила до ума его сырые работы.
– Ах, как меня умолял Станиславский, – восклицает Николетта, – прямо в ногах валялся, но я ему ответила конкретно: «Нет! Семья для женщины главное. Театр подождет». Иногда, правда, маменька говорит, что она заявила создателю МХАТ: «Балет подождет», но никто из присутствующих на суаре, а попросту вечеринке, не сомневался в правдивости ее слов. И сейчас Николетта, похоже, вспомнила все свои актерские приемы.
Матушка так широко распахнула глаза, что я испугался за результат сделанной ею блефаропластики. Потом Николетта вскинула брови, что весьма нелегко совершить после уколов ботокса, вытянула руки и заголосила:
– Я мечтала об электронной невестке! Зачем… потому что она…
Николетта умолкла, склонила голову, сделала гримаску и воскликнула:
– Громче говорите, не мямлите!
– Дорогая мама, простите, – тут же ожила Бэтти, – я очень тихо произнесла слова любви к тебе.
– Помолчи, – велела маменька, – не слышу, что мне в ухо говорят.
Я постарался не рассмеяться, а Бэтти предприняла новую попытку спасти положение. Она вскочила, вытянула руки и со словами:
– Мамочка, как я хочу тебя обнять, – прижала к себе Николетту.
– Говорите громче, – потребовала маменька. – Что у вас с дикцией?
И тут около кровати появилась Ирэн и стала произносить свой текст.
– Дети, какое счастье, что вы нашли друг друга.
– Эй, она говорит мои слова, – возмутилась маменька, – только что их ухо произнесло.
– Это слова всех родителей, чьи сын и дочь любят друг друга, – заявила Бэтти.
Ирэн приоткрыла рот, всплеснула руками, убежала, но через секунду вернулась, неся в руках поднос, на котором стояли две чашки, хрустальная «лодочка» с самым дешевым печеньем, кофейник и вазочка с одиноким цветком.
– Дети, позавтракайте, – предложила Котина и стала оглядываться.
Бэтти сразу поняла, что Ирэн ищет стол, куда можно поставить поднос. Девушка, которая находилась внутри куклы, явно отличалась сообразительностью. Она села на кровать и похлопала ладонью по своим коленям.
– Завтрак в постель! Мечта!
Ирэн устроилась около Бэтти.
– Дорогая, вот кофеек!
Я оказался на заднем плане. В ажиотаже съемок про мужа все забыли.
Моя «жена» протянула руку за чашкой, и в этот момент Николетта сообразила, что она находится в тени. Камера уставилась на живописную группу странных людей, которые почему-то решили пить кофе, сидя на разобранной кровати. В принципе, ничего необычного в ситуации нет. Несть числа парам, которые любят трапезничать в подушках, хотя я не принадлежу к их числу. Но, как правило, в спальне в такой момент присутствуют двое. При чем здесь третий? Ирэн явно лишняя. А уж госпожи Адилье, четвертой по счету, точно не должно быть. Но у Николетты в голове возникли другие мысли. Она воскликнула:
