– Аполлон Григорьевич, мне нужно хоть что-то…
Фраза, понятная обоим, означала: позарез нужны факты, которые успел обнаружить криминалист.
– Немного, – по-свойски ответил Лебедев. – Ей примерно двадцать два или двадцать три года… Никаких особых примет. Паспорта при ней нет, как понимаете. Барышня нормального сложения. Судя по пальцам, тяжелой работой не занималась. При беглом осмотре следов порезов не нашел. Остальное только после вскрытия. Сразу предупреждаю: на таком сроке получить результаты очень тяжело.
– Поправьте, если ошибаюсь: не припомню заявлений о пропаже схожей барышни.
Лебедев согласился: по заявлениям, которые были в каждом полицейском участке, за последние три месяца не проходило пропавшей барышни схожей комплекции и лет.
– Пропала три месяца назад, и никто ее не искал, никому она не нужна, – сказал Ванзаров.
– То, что вас интересует, тоже могу подтвердить после вскрытия…
Ванзаров был рад, что друг понял ход его мыслей. Не зря столько лет вместе.
– Благодарю, Аполлон Григорьевич… Ее лицо можно привести в состояние, пригодное для опознания?
– Есть у меня составчик, недавно соорудил, не было повода испробовать, – мечтательно произнес Лебедев. – Потребуется отмачивать вашу красотку не меньше недели.
– Нет времени… Более ничего?
Лебедев наклонился и откинул рогожку, прикрывавшую тело, а затем приподнял угол шали, которую развязал. На скромном платье с высоким воротом, дешевого материала, чуть выше груди была приколота брошь. Золотая, в форме бабочки. На крылышках, где у живых бабочек разноцветные пятнышки, сверкали белые камешки. Криминалисту был обращен немой вопрос.
– Брильянты, мелковаты, но чистой воды, – ответит он.
Ванзаров попросил отцепить брошку и спрятал в карман.
– У меня совсем нет времени, вечером поезд. – Развернувшись, он пошел прямиком к приставу.
Левицкий заметил, что к нему приближается неизбежное, хотел было попятиться, но отступать некуда, позади рампа. Если только прыгнуть в оркестровую яму, что подполковнику совсем уж неприлично. Он жалобно глянул на Александрова, словно ища поддержи. Но хозяину театра было совсем не до того.
14
Берлинский поезд прибыл на Николаевский вокзал столицы империи без опозданий. Из вагона второго класса, дешевле в международном вагоне не было, вышел щуплый юноша. Он оглядывался с таким опасением, будто ощущал угрозу от каждого носильщика. Одет он был в длинное, до пят, пальто, не подходящее ни путешествию, ни концу лета в Петербурге, потертое и даже залатанное. Вид его был болезненный, щеки впали, как от недоедания, под глазами светились синяки. Багаж его состоял из ручного чемодана такой старой и тертой кожи, что наверняка служил еще прадедушке. Юноша стоял на перроне и никак не мог решиться, куда двинуться. Вид приехавшего был довольно странен, поэтому некоторые пассажиры оглядывались, что вскоре заметил дежуривший жандарм.
Унтер корпуса жандармов Кокушкин подошел к молодому человеку, строго осмотрел и отдал честь.
– Извольте ваш паспорт, месье, – сказал он по-французски, на языке, которым пользуется любой путешествующий европеец.
Юноша не понял, чего от него хотят. Он видел перед собой человека в военной форме, с шашкой и кобурой, с неприветливым взглядом, левая рука которого предупредительно лежала на эфесе. Юноша слышал, что русские военные отличаются грубостью и невежеством, могут потребовать пить с ними водку и делать безобразия.
– Спасибо, синьор, мне ничего не надо! – ответил он по-итальянски, жестикулируя свободной рукой.
Кокушкину сильно не понравилось такое поведение. Строптивый юнец, хамит на незнакомом языке, рукой отгоняет да еще чемодан к себе притиснул. Вид у него нездоровый и неправильный. Тут Кокушкин вспомнил описания революционеров-бомбистов, про которых им читали на курсах. В самом деле – похож. Студентик, чернявый, как инородец, глаз голодный и затравленный. Одежонка самая плохенькая. И такой прощелыга купил билет на берлинский поезд? Что ему в столице делать? И ведь что подозрительно – вещей мало. А если в чемодане бомба?
Мысль эта, простая и правильная, пронзила Кокушкина в самое темечко. Унтер шагнул назад, выхватил револьвер и дунул в свисток сигнал тревоги: двойной свист.
– Прошу следовать в отделение, и без глупостей!
От пронзительного свиста юноша сжался. Так и есть: стоит приехать в Россию, как сразу набросятся военные, чтобы ограбить. Никто не придет на помощь из граждан. Только стоят и смотрят, как его будут грабить. Как на представление в цирке. Ужасная, дикая страна!
Спасая себя от неминуемого грабежа, юноша прижал драгоценный чемодан к груди и что есть мочи бросился по перрону туда, где должен быть выход. Быть может, там окажется полицейский, который защитит его от жуткого произвола.
Теперь Кокушкин убедился: бомбист! Причем засланный. Удирает, чтобы бросить бомбу в какого-нибудь генерала. Нет, не уйдешь!
Стрелять в толпе унтер не решился, но бросился в погоню, придерживая саблю. Догнать студентика не составило труда. На подмогу Кокушкину, как раз наперерез, бежали дежурные жандармы с других перронов.
Злодей был повален на землю и крепко скручен. Чемодан его Кокушкин нес с замиранием сердца: а вдруг там взрыватель на стеклянной трубочке? Рванет так, что и ошметков не соберут.
15
Александров делал страшные глаза, отчего пристав окончательно растерялся. Военному человеку мучительно трудно делать выбор. Армейские к этому не приучены. Есть приказ – надо выполнить. А выбирать, какой приказ выполнять, – это еще что такое? Не бывает такого. Нельзя так с обращаться с подполковником. Левицкого буквально разрывало на части. Душа его разрывалась.
С одной стороны, он не мог отказать старому другу, от которого, кроме хорошего, бесплатных обедов и мест в партнере, ничего не видел. Пока чиновник сыска о чем-то говорил с ужасным Лебедевым, Александров оттянул пристава в сторону и мрачным шепотом стал просить забрать дело себе. Пристав не смог взять в толк: с чего вдруг такая надобность? Дело и так находится в его участке, а уж розыск вести – это к сыскной полиции. Не будет он розыском заниматься. Александров не отставал, предложил такое, от чего у Левицкого приятно зачесалась ладонь. От него всего-то и требовалось потянуть сегодняшний день, вечером Ванзаров уедет в отпуск, а дальше тихо, не торопясь, можно вести дело. Участковый пристав имеет право сам вести розыск? У Левицкого такое право было. Мог вовсе искать убийцу самолично, не вызывая сыскную. Вот этого Александров и добивался.
Но, с другой стороны, от Ванзарова поступило предложение, от которого пристав не знал, как отказаться. Предложение было неожиданным, странным, но не выходящим за рамки закона. Ванзаров просил у него разрешения провести опознание тела прямо здесь, на сцене. И прямо сейчас. По причине отсутствия у него времени. Пристав не знал, что и сказать. Александров, только услышав эту новость, отошел за спину Ванзарова и оттуда сверлил взглядом, в котором читалась мольба: «Делай что хочешь, но только не это!»
