– Как их фамилии?
– Савкина, Фальк, Карпова, – говорила профессор, указывая пальцем.
Выбор был невелик. Логика указывала только на одну.
– Госпожа Карпова окончила обучение в мае? – спросил Ванзаров, вглядываясь в простое, довольно обычное, невыразительное лицо.
– Зинаида Карпова не окончила, а прервала курс в начале мая, – ответила профессор.
– Не хватило денег?
– Вовсе нет, платила исправно, – Зельма Петровна достала золотой медальон с часиками. – Ей повезло, она получила ангажемент на летний сезон. Перед этим хотела навестить родных в Саратове, которых долго не видела.
– В каком театре ангажемент?
Профессор улыбнулась с легким превосходством над полицией.
– Полагаю, не знаете… певицы такие суеверные, не говорят до тех пор, пока не выйдут на сцену… Вероятно, какой-то частный театр, летняя эстрада, не больше…
Последнее было сказано с долей брезгливости.
– Ее вокальные способности были на высоте?
– Я бы назвала их посредственными, – ответила Зельма Петровна. – Голос не сильный, обычный, без яркой индивидуальности.
– Как же ей дали ангажемент?
Профессору вопрос показался наивным.
– Молодой человек, не мне вам объяснять, как молоденькая барышня может получить место на сцене… Талант тут не играет роли.
Ванзаров не стал углубляться в эту тему.
– Расскажите о ней все, что сочтете нужным, – попросил он.
– Милая барышня из низов, хотела быть любезна со всеми, услужлива, завела дружбу с Савкиной и Фальк, простодушна до наивности… Когда Кавальери подарила ей золотую брошку, показывала ее на уроке, словно орден. – На лице профессора мелькнула усмешка. – Ничего, что бы стоило внимания.
У Зельмы Петровны действительно была отменная память.
– Савкина и Фальк более талантливы?
– К сожалению, не лучшие мои ученицы, – дипломатично ответила Зельма Петровна. – Но всех их люблю.
– Поддерживаете знакомство?
Профессор оперлась о рояль. Долго стоять ей было тяжело.
– Так принято. Они делятся со мной успехами. Для педагога это главная награда.
– Двое других уже на сцене?
– Савкина сообщила, что буквально на днях получила ангажемент. Была счастлива…
– В каком театре – это секрет?
Ему ответили благородным кивком.
Ванзаров попросил разрешения забрать снимки. Зельма Петровна отдала с условием вернуть обязательно. Барышни нарочно подарили ей по портрету из тех, что напечатали в салоне для представления в театрах. К чести профессора, она так аккуратно вела дела, что предоставила адреса трех учениц. Чем сильно сэкономила время Ванзарова. Но один вопрос так и вертелся на языке.
– Зельма Петровна, а что скажете о таланте госпожи Кавальери?
Профессора ответила не сразу.
– Лина прилежная ученица, – наконец сказала она. – Но ей надо кое-чему научиться.
– Таланту нельзя научиться…
– Вы правы, господин Ванзаров, – профессор замолчала, будто погрузилась в воспоминания. – Талант в вокале или есть, или его нет. Никакой техникой не заменить…
– У вас был пример истинного таланта?
Зельма Петровна взглянула на него так, будто юноша читал ее мысли.
– Вы правы… Не могу забыть одну барышню… Она пришла ко мне на прослушивание. Я ожидала ученический голос, но вдруг услышала такое… Такое… Это невозможно описать словами… Гипнотическая чудовищная сила, околдовывает так, что невозможно вздохнуть… Глубочайшее потрясение… Она закончила, а у меня текли слезы… Талант невероятной природной силы… Нечеловеческой… Необузданный… Ничего подобного никогда не слышала…
Ванзаров невольно сравнил это описание с ощущениями, что испытал ночью в театре.
– Как бы вы охарактеризовали этот голос?
– Редчайшее колоратурное меццо-сопрано до третьей октавы. А может, и выше…
– Она спела каватину Нормы «Casta diva»?
Профессор был поражена.
– Как вы угадали? Вы ее знаете? Скажите, кто она, где ее найти?
Ответить было нечего. Ванзаров не мог сказать, где слышал арию и кто пел.
– Я бы все отдала, чтобы ее найти! – Зельма Петровна артистически сложила руки на груди. – Услышать еще один раз! Она исчезла и не оставила никакого следа…
– Опишите, как она выглядела, может быть, мы разыщем…
– Я не помню, совершенно не помню лица… Этот голос меня потряс… – Кажется, на профессора нахлынуло воспоминание.
– Хоть имя свое она назвала? – спросил Ванзаров.
– Назвала, – ответил Зельма Петровна с тяжким вздохом разочарования. – Она назвала себя мадемуазель Вельцева…
Невидимая бабочка взмахнула неслышимыми крылами над Ванзаровым. Взмахнула и исчезла. Фамилия была слишком похожа на фамилию восходящей звезды Вяльцевой. Но профессор не могла перепутать.
– Не припомните точно день, когда это произошло?
– Девятое мая, – ответила профессор без запинки. – Я все помню… У меня как раз ожидали занятия Карпова, Савкина и Фальк. Сочла, что ученицам будет полезно послушать плохо поставленный голос. Карпова пришла на последний урок. И такое откровение…
– Барышни были поражены?
– Потрясены! – заверила Зельма Петровна. – Когда смогли опомниться, устроили овацию, пошли провожать.
– Они расспросили, кто она такая?
– Ничего не узнали, – последовал сокрушенный вздох. – Она исчезла в уличной толпе.
Как это похоже на бабочек, подумал Ванзаров. Исчезать из жизни, взмахнув крылом.
Он выразил благодарность профессору от сыскной полиции и только просил: если станет что-то известно о мадемуазель Вельцевой или вдруг сама Вельцева залетит на огонек, сразу дать знать. Зельма Петровна обещала исполнить просьбу со всей точностью. Этот усатый молодой человек, хорошо воспитанный, пришелся ей по сердцу.
Чем-то напомнил блестящих кавалеров пятидесятых годов, времен ее юности.
17
Курочкин был бесценным источником знаний. Ванзаров получил полные сведения: кто и когда покинул «Аквариум». Включая взволнованного пристава Левицкого и Турчановича, которые оставляли театр так поспешно, что даже не задержались на террасе, хотя Александров изо всех сил их приглашал в ресторан. Из тех, кем интересовался сыск, остался только Морев. На террасе ресторана его не было. Значит, снова предстояло терпеть аромат атмосферы кабинета режиссерского управления.
Дверь Ванзаров открыл без стука. Морев оказался трезв и непривычно задумчив.
