Кроме коллекции, которой завидовала петровская Кунсткамера, середину комнаты занимал химический стол, прожженный и проеденный миллионом опытов со всеми приборами, которые могла предоставить современная химическая наука. Стены были целиком заставлены книжными шкафами с литературой сугубо практической: по биологии, химии, медицине, почвоведению, производству тканей, металлов и добычи полезных ископаемых. Места для Свода законов Российской империи или Уложения о наказаниях не нашлось. Судебные формальности Лебедева волновали мало. Ему важно было докопаться до истины.
Только одного не хватало в лаборатории великого криминалиста: своей прозекторской. Но тут насмерть встал директор Департамента Зволянский Эраст Сергеевич. Прямо так и заявил: морг в Департаменте появится только через его труп. И точка. Лебедеву пришлось смириться. Но у него был большой выбор: все мертвецкие полицейских участков и больниц были к его услугам. Режь, сколько душе угодно.
Ванзаров, как обычно, присел на край химического стола, все равно сидеть больше не на чем, понемногу глотал из чашки бодрящий «чай лебедевский, особый»
[19] и слушал о том, как Левицкий прибыл на место ограбления. Аполлон Григорьевич рассказывал и показывал в красках. Вначале пристав все никак не мог войти в гримерную, а когда увидел битый фарфор, потребовал описать вещественные улики. Ему пояснили, что это не улики, а нервы госпожи Кавальери. Тогда он пошел, как цапля. Лебедеву удалась пародийная походка. Когда же пристав оказался у сейфа, все не решался к нему прикоснуться. Наконец приоткрыл и остался стоять с раскрытым ртом. Но тут вмешался Александров и сообщил стоимость похищенного. Левицкий покраснел как свекла и стал орать на Турчановича, чтобы не стоял без дела, а описывал в протоколе место преступления. После чего пристав стал метаться по гримерной раненым зверем.
– Как видно, искал завалившийся рубин или брильянт, – Лебедев смеялся так, что у него выступили слезы.
Ванзаров глотнул чай, чувствуя, как по жилам растекается тепло.
– Аполлон Григорьевич, вы оказали помощь Левицкому?
– Конечно оказал. – Лебедев промокнул глаза мотком бинта, попавшим под руку. – Пальцем его не тронул…
Бедного пристава следовало пожалеть, но обращать внимание на подобные пустяки было не время.
– Удалось сличить фотографию Карповой с оригиналом?
Аполлон Григорьевич подкинул картонку. На ней было два снимка: салонный портрет Карповой и чуть сырой снимок сыровяленого трупа. Оба лица покрывала сеть точек, соединенных прямыми линиями.
– Шея так засохла, еле повернул в нужный ракурс, – не без гордости доложил Лебедев. – Между прочим, сам высокую треногу над телом расставил, сам на лесенку полез, сам снимал. И проявил, и напечатал. Наш фотограф только аппарат приволок. От него снимок дня три ждать. Сделал бы кое-как…
Аполлон Григорьевич явно напрашивался на комплимент. Да, и у него была слабость: им должны были восхищаться и еще раз восхищаться. Слишком хорошо зная своего друга, Ванзаров не обманул его ожиданий. Лебедев был доволен, как сытый кот.
– Никаких сомнений, друг мой: завялили эту бедняжку Карпову, – сказал он. – Что-то вы не сильно довольны вердиктом…
Это было приглашением раскрыть карты. От Лебедева скрывать было нечего…
– Дело кажется примитивным до неприличия, – начал Ванзаров. – Барышня из Саратова хочет поступить на сцену. Ни особой красоты, ни особых талантов у нее нет. Чем пользуются нечистоплотные театральные людишки. Ей дают обещания, не думая их выполнять, пользуются ее доступностью и согласием пойти на все ради сцены…
– Обычная история, – вставил Лебедев, познавший театральный мир не только из зрительного зала.
– Да, обычная… Только Карпова оказывается на тросе.
– Что вас смущает?
Прежде чем ответить, Ванзаров сделал большой и медленный глоток. Сыщик уходил в мыслительные дебри.
– Нет никакой веской причины вешать…
– Позвольте, а беременность?
– От нее бы откупились… И прогнали бы вон. У Карповой была одна дорога: на панель. Домой возвращаться нельзя, обратно в дамский магазин не возьмут. Кажется, она должна бы наложить на себя руки. Однако Карпова приходит в театр в полной уверенности, что все хорошо…
Лебедев раскурил смертоносную сигарилу и пустил в почерневший потолок струю дыма. Только Ванзаров мог это терпеть.
– Опять психологика?
– Ничего другого не остается… Карпова надевает брошь, накидывает шаль, у нее простая, но аккуратная прическа. Она не знает театра, но оказывается за кулисами на сцене. И без страха сует голову в петлю. Почему? Туда ее привел человек, который обещает не только контракт на летний сезон, но и нечто большее. Беременность будет уже видна через три месяца. То есть петь со сцены она сможет до августа. Значит, обещано другое. А сейчас ей предлагается что-то вроде шуточного посвящения в актрисы: сунь, деточка, голову в петельку, и станешь звездой. Конечно, засовывает, еще и сама поправляет на шее, стоит довольная и счастливая, ручки сложила… Дальше резкий рывок, шея ломается… Несколько содроганий, она умирает…
– Вам бы, друг мой, книжки писать, – сказал Лебедев, источая клубы ядовитого дыма. – Допустим, так оно и было. За исполнителями далеко ходить не надо, они на виду…
– Посыл правильный, – ответил Ванзаров, будто уж рассматривал его. – Кто-то из трех театральных деятелей сделал ее беременной, а перед убийством вошел в сношение…
– Не могу точно сказать, когда у нее был половой акт, в течение трех-четырех часов перед смертью…
– Очень хорошо… Суть не меняется: Карпову мог убить один из трех господ, которые отбирают для театра актрис. Дирижер Энгель и хормейстер Архангельский отпадают: у них нет такой власти. У убийцы есть такая власть. Карпова это знает и верит ему.
– Тогда хорошенько тряхните каждого из них. Вы это умеете…
– Напрасная трата времени, – Ванзаров заглянул на дно пустой чашки, будто там прятался ответ. – Морев, Вронский и даже Глясс в равной степени могут быть убийцами. И не могут ими быть.
– Почему?
– Ни у кого из них нет причины убивать. Возвращаемся к началу, змея кусает свой хвост.
Лебедев невольно глянул на банку, где у него была заспиртована кобра, которая проглотила крысу.
– Хотите любопытную подсказку?..
– Кандидатура господина Александрова? – спросил Ванзаров, чем вызвал недовольство друга: он-то хотел удивить. – Ему как раз нельзя допускать скандал с беременной барышней. Легче убить.
Сигарила победно взлетела.
– Ну вот! Он же хитрый, как прожженный лис. Лицо благообразное, а взгляд жесткий.
