– Звезда знает, что делает… Лучше скажи, Степан Иванович, ты же из театра последним выходишь. Голос ночью слышал?
Варламов насупился.
– Проверяете меня, чай?
– В мыслях не было… Скажу тебе по-приятельски: вчера и позавчера сам слышал… Поразительный голос… Нечеловеческий…
Оглянувшись, будто не хотел лишних свидетелей, мастер сцены приблизился к уху Ванзарова.
– Так не человек и поёт!
– А кто же?
– Душа погибшая…
– Актриса оперетты, которую застрелили?
Мастер сцены только кивнул. Кажется, ему было не по себе от таких разговоров.
– Ты же умный человек, неужели веришь в байки?
– Сам слышал… – Он положил руку на сердце. – Такой голос, что нашим свиристелкам до него как до небес…
– Даже Отеро с Кавальери?
– Куда им тягаться… Волшебный голос, стоишь как камень… В грех вводит… – и Варламов перекрестился.
– Много раз слышал?
– Бывало…
Что-то было не так с тросом. Ванзаров, поглядывая на него, не мог понять, что именно. Вроде и «кошка» на месте. Какая-то деталь смущала. Варламов толковый, но… Сомнения надо развеять. Как только мог вежливо, Ванзаров попросил мастера поднять мешок, чтобы можно было его осмотреть. Уговаривать не пришлось. Варламов отцепил «кошку» и дернул противовес. Из-под сцены выплыл мешок. С виду все было в порядке, узел на месте.
– Мешок целиком поднимал?
– Зачем же? Приподниму чуток, и назад. Чтобы чужой глаз не приметил.
Поступал Варламов правильно. К нему никаких претензий. Вот только с мешком что-то не так. В кармане было темно, мешок немного расплывался в контурах. Да, с ним что-то не так. Ванзаров коснулся его рукой и сразу отдернул.
– Опускай скорее…
Трос пошел плавно.
– Степан Иванович, опускай люк…
– Это для чего же? – в растерянности спросил Варламов.
– Надо под сцену заглянуть…
Второй раз спуск в подземный мир казался медленным и тоскливым. Ванзаров не дождался, пока люк опустится до конца, и спрыгнул. Но ему пришлось дождаться Варламова с лампой. Под сценой стояла тьма кромешная. А электричество выключено на главном щитке. Бежать далеко и долго.
Пятно керосиновой лампы привело к подъемникам. Внизу что-то чернело. Ванзаров попросил посветить. В основании троса лежал пузатый мешок.
– Это что такое? – пробурчал Варламов.
Ванзаров ударил ногой. Носок ботинка воткнулся в упругий комок песка.
– Оставь лампу и бегом в дирекцию, – последовал приказ.
Мастер сцены все еще не мог понять, что случилось. Пришлось растолковать: передать Александрову, чтобы лично телефонировал приставу. И господину Лебедеву. Сказано было так строго, что Варламов побежал, как не бегает посыльный.
Лампа светила тускло. Приподняв, как можно выше, Ванзаров осветил пол около крепежа подъемника. В прошлый раз он тщательно собрал бабочек. Нарочно проверил, чтобы ни одной не осталось. Но она появилась. Бумажная бабочка откуда-то прилетела. Сквозняком принесло? Он поднял бумажную фигурку. Бабочка помахала ему цветными крылышками. Ярко-желтыми. Ванзаров заглянул наверх. Там, где она лежала, зияло отверстие для троса.
Бабочка спряталась в новый конверт. Хоть на что-то пригодились конверты. Раз не суждено им приносить письма из Греции.
3
Утром Кавальери прислала записку. Звезда сменила гнев на милость: обещала прибыть в театр для обсуждения с г-ном директором и исполнения своих обязательств перед репортерами. Александров от радости чуть не прыгал. Платону еле удалось уговорить дядю не покупать букет размером в собственный рост. Это даст понять, как театр нуждается в ней. Пусть будет скромная встреча. Он лично возьмет на себя непростую обязанность. Александров счел доводы разумными, обнял племянника и впервые ощутил вкус рюмки водки.
Платон стоял у входа. Кавальери должна была приехать с минуты на минуту. К театру шел молодой человек странного вида. Длинное пальто, копна черных вьющихся волос и взгляд, который казался Платону немного безумным. Перед собой он нес огромный букет белых роз. Юноша шел будто по тонкому льду. Вблизи от него стал ощутим запах вчерашнего веселья. Он горделиво кивнул, отчего завитки волос взлетели волнами.
– Простите, – неуверенно сказал он по-итальянски. – Могу я видеть синьору Кавальери?
Перед гастролями Платон выучил немного итальянский. Чтобы понимать то, что Кавальери могла сказать вслух, думая, что ее не понимают.
– Что вам угодно? – ответил он.
Юноша замялся.
– Мне надо передать ей букет… С родины… Там лежит записка, она все поймет. Но я бы хотел вручить синьоре лично…
Платон определил: еще один безобидный сумасшедший. Потратил все деньги ради погони за мечтой. К тому же сверстник, кажется…
– Синьоры Кавальери сейчас нет… Она будет позже…
– Позже… Это будет поздно… – сказал он в глубокой печали.
Влюбленного глупца стало жалко.
– Сегодня в пять вечера синьора Кавальери будет давать интервью репортерам. Вы репортер?
Утопающий схватился за соломинку:
– О да, я репортер, итальянская газета, приехал по поручению… Я смогу ее видеть?
– Сможете, – милостиво обещал Платон. – Зададите вопрос, который интересует вашу газету.
Итальянец прижимал букет и что-то шептал одними губами. Настоящее безумие любви…
– Желаете передать букет синьоре Кавальери?
– О да! Я желаю, – букет был протянут Платону. – Благодарю вас, синьор, за вашу любезность.
Букет Платон принял. Цветы почти не пахли.
– От кого передать?
– Нет, нет, не надо… – Юноша энергично замахал руками. – Я сам поясню… Вечером…
И он заторопился к проспекту. Полы пальто развевались черными крыльями. Как раз выскочила Жанетт, прибирающая гримерную к визиту хозяйки. Платон сунул ей букет, очистил рукава от сора и стал ждать. Кавальери немного задерживалась. Но это было не важно. Главное, чтобы изволила снизойти.
Подкатила пролетка. Вместо звезды из нее выбрался пристав Левицкий, мрачный, как раненый лев. За ним спрыгнул штабс-капитан Турчанович.
«Только этих не хватало», – подумал Платон.
Полицейские сильно спешили.
4
За последние дни его столько раз бросало из пекла в лёд и обратно, что запас эмоций был исчерпан до донышка. Когда ужас становится бесконечным, немного привыкаешь. Ужас повторялся. Почти в деталях. Опять Левицкий строил из себя грозную справедливость. Опять Турчанович топтался с папкой под мышкой. Опять они стояли в левом кармане около подъемников. Снова на тросе что-то висело. И снова Ванзаров был непроницаем. Александров подумал: может, мне это снится? И весь ужас – дурной сон. Но тут на сцене появился энергичный господин с желтым саквояжем. Александров понял: не сон. Нельзя проснуться от жизни. Надо смириться и терпеть. Он так был оглушен новым событием, еще неизвестным, что забыл поблагодарить Ванзарова за чудесное возвращение Кавальери.
