– Я занят! Начинай без меня! – крикнул он, думая, что Варламов не желает пальцем пошевелить без него.
– Без вас не начнем, – донеслось из коридора.
Вронский замер с охапкой фотографий. Видеть господина полицейского в его планы не входило.
– Я не могу… Позже! – Голос сорвался на визг.
Дверная ручка повернулась и замерла. Не зря запер замок! Врасплох не застанет.
– Откройте, Вронский, или я вышибу дверь.
– Вы не имеете права! – закричал он, стараясь запихнуть ворох карточек обратно. Но картонки упрямо не желали прятаться.
– Считаю до трех…
Швырнув охапку в угол, Вронский бросился к двери. Ключ скрежетал и никак не хотел поворачиваться.
– Стойте, уже, уже… – приговаривал он. Железная головка скользила в мокрых пальцах.
Наконец замок хрустнул. Вронский не успел поймать ручку, дверь распахнулась слишком быстро. Он встретил вошедшего в согбенной позе.
Ванзаров вошел и сразу заметил беспорядок. Трудно не заметить пол, засыпанный карточками.
– Уборку решили сделать, – сказал Ванзаров, поднимая карточку и рассматривая женский портрет. – Похвально. Чистота в кабинете как зеркало чистоты в душе. Не так ли?
Режиссер не знал, что тут сказать. Он так и стоял, разведя руки, будто застыл в глубоком изумлении. И невольно повторил позу городничего из финальной сцены «Ревизора». Люди театра, они такие…
– Нет, ошибся, не уборка, потеряли что-то, – Ванзаров неторопливо обошел стол и замер над россыпью снимков. – Какие милые молодые лица. Полные надежд и жажды славы… Они вам дарят снимки в надежде на протекцию… И как мало из них потом попадает на сцену…
– Эмм, – промычал Вронский, не зная, как выпутаться.
– Дверь прикройте, не нужно, чтобы у вас беспорядок увидели… Все-таки знаменитый режиссер…
Он безропотно подчинился. Вронским овладела апатия, какая охватывает приговоренного к смерти. Минуты жизни истекают, и нет надежды на спасение.
Носком ботинка Ванзаров довольно бесцеремонно раскидал снимки. Все они были на одно лицо. Если не вглядываться. Молоденькие светящиеся лица, даже ракурс одинаковый. Глупые, наивные мотыльки, что летят на огонь, обжигают крылышки и падают. Иногда замертво.
– У вас в театре опять история приключилась, – сказал Ванзаров, наклоняя голову в разные стороны, чтобы не поднимать фотографии. – Представьте, вчера около четырех часов в театр приходит барышня, которой, верно, обещан ангажемент. Считай, контракт подписан. Такое везение: она много где прослушивалась. В «Неметтти» была, там ей отказали. Сочли голос ученическим, слабым. И вдруг такая удача: берут в «Аквариум». Надо только сделать последний шаг. Шаг хорошо известен барышням, что решились идти в актрисы. Савкина, так зовут нашу барышню, на него согласна. Она девственна, но тем ценней жертва, которую она приносит. Вероятно, так она думала. Можно только предположить. Спросить у нее нельзя. Потому что сегодня утром ее нашли повешенной в петле подъемника. Причем завернутой в холщовый мешок. Ну, вы знаете, они на складе свободно лежат… Так что не засверкает теперь звезда мадемуазель Савкиной… Бедная девочка… Не могу представить, что сейчас делается с тетушкой. Пристав наверняка прибыл с ужасным известием. Старая дама в ней души не чаяла… Каким же зверем надо быть!.. Что думаете, Михаил Викторович?
Вронский захрипел, как будто перехватило горло, но внятного слова не смог извлечь. Он только пригладил пробор и вжался в дверной косяк.
– И ведь как эта история похожа на судьбу барышни Карповой, – продолжил Ванзаров, разглядывая, что лежит в углу. – Помните ее? Она три месяца на тросе провисела. Ну, это не в счет. Главное, что она на втором месяце была… Так сказать, удачно прослушалась…
– Это не я… – прохрипел Вронский, сцепив руки за спиной.
– Помню, говорили. Верная кандидатура – Морев Федор Петрович. Наверняка и в этот раз озорничал?
Вронский торопливо кивнул.
– Я готов был принять вашу версию… Да только такая незадача вышла: господина Морева сегодня нашли с проломленной головой. Лежит на ковре своего номера.
Великий режиссер замахал так, как учил актрис отгонять приведение в спектакле: выразительно и плавно.
– Нет… Нет… – пробормотал он.
– К сожалению, это правда… Тело его уже в мертвецкой 1-го участка Московской части. – Ванзаров бесцеремонно выдвинул верхний ящик стола. – Что об этом толковать?.. Давайте лучше к Савкиной вернемся…
Такого желания у Вронского не было. Только деваться некуда, за спиной дверной косяк.
– Что говорит логика? – спросил Ванзаров, не требуя ответа. – Логика говорит, что вы покинули «Аквариум» позже пяти часов. Это подтверждает мой филер, который поставлен для наблюдения… Около шести он имел честь застать вас с дамой в ресторане «Парижа». Какой же вывод?
Вывод Вронский знать не желал. Он глубоко вздохнул, оторвался от дверного косяка и принял независимую позу.
– Ваши наветы полностью отвергаю…
Ванзаров нагнулся, он что-то рассматривал в нижнем ящике стола. Когда он выпрямился, держал в руках два снимка.
– Эти фотографии искали и никак найти не могли? – спросил он. – Карпова и Савкина подарили вам портреты с любовью и надеждой? Вспомнили про них и захотели уничтожить единственную улику?
Вронский попятился. Створка подалась, он выскользнул в коридор. В решительные моменты режиссер умел действовать. Он выхватил ключ, захлопнул дверь и запер замок с той стороны. Убегал Вронский так быстро, как заяц не бежит от гончей.
Фокус удался. Ванзаров аккуратно спрятал снимки, выданные профессором Греннинг-Вильде. Бегать за режиссерами, даже великими, намерения не было. Это актрисам пристало за режиссерами гоняться. Никуда не денется. Сыскная полиция везде достанет.
Обходя снимки, Ванзаров подошел к двери и легонько надавил плечом. Замки в театре никуда не годятся. Хлипкие, как господа артисты.
23
Побежав к гардеробу, Жанетт остановилась на полпути. Угар схлынул, она вдруг ясно увидела, что делает: собирается украсть вещь хозяйки. Конечно, это шутка, все кончится хорошо, как в оперетте, но не совершает ли она глупость? Глупость, о которой предупреждала ее бедная матушка. Глупость, свойственную молодым барышням без родительской опеки: она доверилась первому встречному, пусть и графу! Стала безвольной игрушкой в его руках.
Лицо пошло пунцовыми пятнами. Жанетт прикоснулась ладошками: кожа горела. Зачем поддалась? Зачем согласилась на глупую игру? Она представила, что будет. Мадам возвращается из театра и требует нужную вещь. Горничная ищет, ищет и не может найти. Случается грандиозный скандал, какие мастерица закатывать Кавальери. И вдруг вещь находится. Что скажет мадам? Разве поймет шутку? Жанетт ясно увидела лицо Кавальери, перекошенное от гнева. И, конечно, поток брани выльется на ее голову. Нет, мадам не поймет. Жанетт немедленно выгонят без рекомендаций и больше никуда не возьмут.
