– Иди в дом, – прошептал Кейн. Он отпустил её руку. – Иди!
Оставшись один, он копался в своих мыслях, в воспоминаниях. Всматривался в деревья на границе кампуса, словно объяснение могло скрываться там, среди ранних утренних теней.
А потом мы вырубим им электричество и накормим…
Это не оговорка. Это не просто… слово. В нём скрывалась определённая мысль, что-то значимое. Что-то, что он должен был сделать.
Голод во мраке.
У Кейна возникло чувство, словно его мозг сдавило верёвкой. Кто-то невидимый накинул её, кто-то, стоящий глубоко в тени. Верёвка исчезала в пустоте и неизвестности, но один конец крепко обвивал его мозг.
А где-то там Мрак держал другой конец. И дёргал за него, когда ему хотелось.
Словно Кейн был рыбой на крючке.
Он взобрался на ступеньку. Гранит оказался холодным. Было странно и нелепо сидеть здесь, согнувшись почти пополам, пока над бровями собирались бисеринки пота.
Кейн по-прежнему висел на крючке. А Мрак играл с ним, то ослабляя леску, заставляя думать, будто он свободен, то резко её натягивая, чтобы убедиться, что крюк сидит крепко, и напомнить о себе.
Мрак играет с ним.
На Кейна нахлынули почти забытые воспоминания. Он увидел «отца», тот сидел в шезлонге на веранде и обрабатывал свою коричневую кожаную куртку солевым спреем; в руках он держал длинный гибкий прут и водил им туда-сюда, как пилой.
Кейн в тот день единственный раз пошёл на рыбалку со своим «отцом». Это не было приключением в стиле Тома Сойера и Гека Финна. Отец Кейна – человек, которого он с детства называл отцом, – был не тем, с кем хочется делить эти сокровенные моменты: черви, вёдра и бамбуковые удочки.
Они тогда ездили в Мексику. «Мать» Кейна осталась в Канкуне, чтобы пройтись по магазинам, а Кейна наградили высочайшей привилегией: позволили сопровождать отца в деловой встрече, замаскированной под рыбалку отца с сыном.
Кейн со своим отцом, парень по имени Паоло со своим, девочка по имени… нет, её имени он не мог вспомнить. Трое отцов решали рабочие дела и ловили меч-рыбу на борту семидесятифутового моторного катера.
Та девочка, как же её звали?
О боже, её звали Диана. Не эта Диана, конечно же, другая девочка, не очень привлекательная, рыжеволосая, лупоглазая – совсем другая.
Диана отвела их, Кейна с Паоло, вниз, в тесный закуток на носу катера, где хранились якоря, верёвки и тому подобное. Там она достала косяк, маленькую, туго скрученную сигарету с марихуаной.
Паоло, итальянский мальчик на пару лет старше Кейна, пожал плечами и сказал: «Нет проблем», – козырнул своим американским сленгом. Кейну показалось, будто он в ловушке. Вынужден быть на судне. Вынужден быть в компании двоих детей. Вынужден накуриться.
Вынужден.
Это чувство Кейн не назвал бы своим любимым.
И вот он сидел там, в тесном тёмном пространстве, затягивался косяком и мечтал оказаться где-нибудь в другом месте.
Паоло попытался подцепить эту девчонку, Диану додиановских времён. Но она отвергла его, и вскоре Паоло ушёл на поиски еды. Девочка же пододвинулась ближе к Кейну и ясно дала понять, что не прочь воспользоваться уединением и наркотическим опьянением по полной.
Кейн решительно отказался, но она сказала:
– Ох, ты что, слишком крут для этого, да? Считаешь, что я тебе не ровня?
– Твои слова, не мои.
– Да ну? А знаешь, что? Твоему папаше позарез нужен мой. А что, если я поднимусь на палубу и скажу папе, будто ты заставил меня накуриться? Я это сделаю, и тогда знаешь, что будет? Твой папаша не заключит сделку, а виноват будешь ты.
В её глазах сиял триумф. Она поймала его. Подцепила на крючок, прямо как те громко смеющиеся мужчины наверху со своей дурацкой рыбой.
Она в этом не сомневалась, та Диана.
Но Кейн только рассмеялся.
– Вперёд.
– Я так и сделаю, – грозила она.
– Отлично. Иди.
В тот день он открыл для себя одну правду: ты не можешь быть загнан в капкан другим человеком, загнать тебя туда может только твой собственный страх. Отринь страх – и победишь.
В тот день, на катере, Кейн боялся меньше, чем та девочка. И он интуитивно знал, что преимущество на его стороне.
Отринь страх – и победишь.
Проблема была в том, что теперь Кейн испытывал настоящий, глубокий страх перед тем существом из шахты. Страх пробирал его до костей. Страх достигал всех мельчайших, даже самых потаённых уголков его сознания.
Мрака было нельзя обмануть. Мрак знал, что он боится.
Разум и тело Кейна прочно стягивала верёвка. Другой конец верёвки держало тёмное создание из шахты. Кейн представил, как перерезает эту верёвку, берёт топор, заносит над головой и изо всех сил опускает вниз…
Без страха и пощады. Как с Дианой.
С обеими Дианами.
– Я должен, – прошептал он сам себе.
– Должен обрубить её, – сказал он.
– Может, я так и сделаю, – пробормотал он.
Но Кейн сильно сомневался, что у него получится.
* * *
– Он хочет кушать, – сказал Малыш Пит.
– Правильно говорить: «Я хочу кушать», – машинально поправила его Астрид. Словно главной проблемой Малыша Пита была грамматика.
Она сидела в кабинете Сэма в здании городской администрации. Люди приходили и уходили. Дети с просьбами и жалобами. С некоторыми Астрид разбиралась самостоятельно. Некоторые записывала, чтобы позже передать Сэму.
В одном Сэм оказался прав: так не могло продолжаться дальше. Дети то приходили с просьбами разрешить споры со своими братьями и сёстрами, то спрашивали, можно ли смотреть DVD, если на коробке стоит возрастное ограничение «PG-13», то донимали Сэма вопросами о том, можно ли снять с зубов временные брекеты. Это было просто нелепо.
– Он хочет кушать, – повторил Малыш Пит. Мальчик склонился над геймбоем, погрузившись в игру.
– Дать тебе что-нибудь поесть? – рассеянно спросила Астрид. – Может, мне удастся что-нибудь найти.
– Он не умеет разговаривать.
– Ты умеешь разговаривать, Пити, если постараешься.
– Я не даю ему разговаривать. Его слова плохие.
Астрид посмотрела на него. На лице Малыша Пита появилась едва заметная улыбка.
– И он хочет кушать, – сказал Малыш Пит, теперь уже шёпотом. – Голод во мраке.
* * *
– Потому что Сэм так приказал, вот почему, – повторил Эдилио, наверное, уже в миллионный раз. – Потому что, если мы не будем собирать еду, мы все очень, очень сильно проголодаемся, вот почему.
