– Хватит?
Вместо ответа козлобородый быстро вынул из холщовой сумки чистый кусок бересты и бронзовое писало и протянул все это Глебу.
– Держи, мил-человек, – с подобострастной улыбкой произнес он.
Вернувшись к стойке с берестой и писалом, Глеб вновь уселся на лавку.
Тэк-с, что же написать?… «Дорогой профессор Земцов…» Нет, не так. Какой он, к чертям собачьим, дорогой? Тогда так: «Земцов, все ваши россказни про Гиблое место оказались правдой. Желаю вам гореть за это в аду».
Глеб качнул головой: нет, глупо. И жестоко. Профессор ни в чем не виноват. Глеб сам согласился отправиться в Гиблое место. Сглупил, конечно, но чего уж теперь…
А может, огорошить профессора посланием в стихах? Мысль показалась Глебу довольно забавной. Он представил, как профессор Земцов, затаив дыхание, счищает специальной щеточкой землю с берестинки, потом подносит ее к своим близоруким глазами, ожидая увидеть что-нибудь вроде: «Другаго дни велми рано чръныя тучя съ моря идуть, а въ нихъ трепешутъ синии млънии. Быти грому великому…» – ну, и так далее. А на берестинке вместо этой средневековой бредятины… Стишки! Точно, стишки!
Глеб усмехнулся, задумчиво поскреб писалом затылок, пошевелил бровями, затем опустил взгляд на бересту и принялся неловко выцарапывать буквы. Минут двадцать он царапал бересту острым кончиком писала, высунув от усердия язык. А когда, наконец, перестал терзать берестинку, стихи были готовы.
Глеб расправил берестинку ладонью и, сдвинув брови, перечитал написанное.
Луна сычом глядит из мрака,
Надежды превратились в пыль.
И коль уйдешь от волколака,
Тобой насытится упырь.
Любезный, вы сюда не лезьте,
Здесь волком смотрит человек.
Забыл сказать – я в Гиблом месте,
Вокруг – сплошной девятый век.
Дороги – дрянь. Косые срубы,
В кружалах брагу хлещет мразь,
И оборотень скалит зубы,
И круто правит мертвый князь.
Коли найдете странный камень,
По форме схожий с головой,
Не вздумайте пинать ногами —
Возможно, это череп мой.
Перечитав стишки, Глеб дернул уголком губ. Не Бродский, конечно, но сгодится.
«Представляю, как вытянется физиономия профессора, когда эта береста попадет к нему в руки, – с наслаждением подумал он. – Небось, созовет по этому поводу научный консилиум. Опубликует статейку в журнале «Science», получит грант. Ну а там и до нобелевки недалеко».
– Эй, целовальник, еще водки, – потребовал Глеб.
Получив свой стаканчик, Глеб хотел залпом выпить, но вдруг увидел, что сидевший рядом бородатый человек в длинной коричневой плащанице с любопытством заглядывает в его бересту.
– Интересно? – прищурился на него Глеб.
– Прости, брат, – смущенно отозвался тот. – Путь мой был долог, и прошел я много стран. Но нигде не видал таких буквиц.
– А ты сам-то откуда родом?
– Я подолгу жил в разных местах, но родом я из Болгарского царства. Мой отец был друнгарием при военачальнике города Солуни.
– Ты христианин?
– Да. Черноризник.
Глеб нахмурился:
– Вон оно что. Вообще-то, я черноризников не очень… Но ты вроде мужчина приятный. – Внезапно Глеб оживился. – Хочешь, прочту тебе свой стишок?
– Я буду рад тебя выслушать, брат.
Глеб отставил стаканчик с водкой и взял берестинку.
– Это, конечно, не шедевр, но… Ладно, слушай.
Он кашлянул в кулак и принялся нараспев читать их, как делал это когда-то в клубе «ОГИ» на Чистых прудах, в ту далекую пору, когда еще воображал себя великим поэтом. Закончив читать, Глеб быстро глянул на странника:
– Ну, как?
– По-моему, прекрасно, – ответил тот.
– Да? – Глеб усмехнулся. – А по-моему, чушь. Да, теперь я вижу, что это полная чушь. – Глеб смял в руке берестинку и швырнул на пол.
Снова взявшись за стаканчик, Глеб залпом выпил водку, вытер губы рукавом охотничьей куртки и сказал:
– Мне пора, странник. Бывай здоров.
– И ты не хворай, – последовал ответ.
Расплатившись с целовальником, Глеб вышел из кружала. Странник проводил его взглядом, затем нагнулся и поднял с пола берестинку с нацарапанными буквами.
Глаза черноризника лихорадочно заблестели.
– Удивительно! – пробормотал он. – Этого человека послал мне сам Господь!
На лавку, рядом с черноризником, уселся долговязый, хмурый тип в таком же темном балахоне.
– Мефодий! – обратился к нему черноризник, восторженно сверкая глазами. – Ты только посмотри, что у меня есть!
Долговязый взял берестинку, пробежал взглядом по буквам, пожал плечами и сказал:
– Но ты даже не знаешь, что там написано.
– Знаю! Незнакомец прочел мне это. И я запомнил слово в слово. Это как раз то, что мне было нужно, Мефодий!
– Правда? – Долговязый вернул ему берестинку. – Что ж, я рад. Надеюсь, твоим мучениями придет конец. О твоих странствиях многие говорят нехорошее, Кирилл. И почти все упрекают тебя в гордыне. Мой тебе совет: когда создашь новый алфавит, назови его «кириллицей», дабы укротить гордыню и тщеславие, а потом возвращайся в келью и продолжай переписывать латинские книги.
– Да. – Кирилл усмехнулся. – Я так и сделаю.
Он бережно свернул берестинку и положил ее в сумку.
2
Остановившись возле сломанных саней, в ста шагах от кружала, Глеб потянулся в карман за коробкой с самокрутками, но тут негромкий голос окликнул его:
– Первоход!
Рука Глеба скользнула к мечу. Он взглянул на сани и удивленно приподнял бровь.
– Улита? Ты что здесь делаешь?
Девка вышла из-за саней, поправила платок и улыбнулась.
– Тебя ждала.
– Как ты узнала, что я здесь?
– Я тебя видела. Пошла за тобой и хотела окликнуть, но почему-то не решилась. Потом ты зашел в кружало, а бабам туда хода нет. Вот я и решила подождать здесь.
Пока Улита говорила, Глеб на всякий случай огляделся, но никакой опасности не заметил.
– Поостерегись называть меня Первоходом, – сказал Глеб.
– Прости. Я забыла, что тебя ищут княжьи охоронцы. А правда, что за твою голову назначена большая награда?
Глеб хотел объяснить ей, что награда отменена, но передумал – рассказывать правду было слишком долго и утомительно. Поэтому он просто кивнул и ответил:
– Правда.
