Для партии монархистов подобные требования казались верхом дерзости, и союз с ее «умеренными» и дворянством создавал внутри города сильную партию, которая могла подорвать влияние пасторов.
Мэр принял самые энергические меры для успокоения города, так как волнение грозило опасностью предать его в руки герцога Анжуйского. 13 марта было созвано вече. Анри увещевал присутствовавших прекратить ссоры ввиду общей опасности и потребовал клятвы в том, что отечество будет защищаемо до последней возможности
[1001]. Избраны были новые военные начальники и приступлено к составлению списка лиц, недовольных ходом дел, с тем, чтобы изгнать их из города или заключить в тюрьму
[1002].
Но вряд ли эти меры могли бы привести к какому-нибудь существенному результату при страшном разорении одних горожан против других, если бы от Монгомери не были получены письма с заявлением, что ему удалось устроить заем в 40 000 ливров на город Рошель, и что с 45 кораблями он сам явится туда через месяц
[1003].
Надежда получить подкрепление разбивала один из сильнейших аргументов в пользу сдачи города в руки власти. Противники пасторов и «рьяных» должны были замолкнуть на время, чтобы потом с новыми силами начать борьбу, уже окончательную, с консисториалами.
Теперь вся энергия партии «рьяных» обратилась на защиту города, и она обнаружила здесь замечательную силу и неустрашимость. Одна вылазка следовала за другою, самые сильные неприятельские атаки отражались с уроном. Вся партия действовала как один человек, и это спасало Рошель от гибели. В течение всего марта и первой половины апреля герцога Анжуйского постигали одни неудачи. Внутренние раздоры умолкли, и Рошель, казалось, удесятерила свои силы.
Но это продолжалось недолго. Два удара — один за другим — подорвали силу «рьяных» и дали возможность «умеренным» поднять голову.
Помощь, на которую так сильно рассчитывали рошельцы, не могла быть им оказана. Правда, 19 апреля Монгомери показался с флотом в виду Рошели, но он потерпел поражение в морской битве с королевским флотом и принужден был удалиться, предоставив Рошель ее собственным средствам
[1004]. Когда последний корабль исчез из виду, отчаяние до того овладело всеми, что всякая мысль о защите была забыта, и, по словам современника, если бы Анжу напал на город, он бы наверное захватил его.
Но это было не единственным ударом для «рьяных» и пасторов. Скоро оказалось, что в городе большой недостаток в съестных припасах. Голод уже стал обнаруживаться мало-помалу. Хлебные торговцы скупили весь хлеб и страшно возвысили цены на него. Народ стал грабить лавки. Совет издал строжайшие законы против возвышения цен, назначил особых чиновников для надзора за продажею хлеба. Но все это мало помогало. В мае дело дошло до того, что беднейшие жители стали питаться устрицами. Они подвергали жизнь свою опасности от неприятельской пули или просто плена, потому что искать пропитания нужно было на берегу моря. Правда, пасторы воспользовались этим и указывали на этот новый источник пропитания как на дар божий, благость провидения, желающего спасти город
[1005]. Это могло на время поддержать энергию, но только на время.
При таких обстоятельствах, при страшной потере в людях, положение Рошели становилось с каждым днем хуже и хуже. Только одно то обстоятельство, что и королевская армия находилась в самом плачевном состоянии, как вследствие убыли людей от болезней и стычек. Так и от интриг и раздоров, происходивших в ней и едва не окончившихся открытым бунтом
[1006], улучшали ее положение, нисколько, впрочем, не ослабляя опасности быть вынужденною сдаться от голода. А его действие успело уже обнаружиться с полною силою. Целыми толпами уходили рошельцы в лагерь, а некоторые составляли прошение с целью вынудить у совета решение приняться энергически за дело примирения. Более смелые составили даже заговор и думали овладеть городскими воротами и передать их королевскому войску
[1007].
Правда, по распоряжению совета имения заговорщиков, находившихся вне города, были конфискованы
[1008], но угрозы уже не имели силы, и партия «умеренных» стала открыто требовать заключения мира. Энергия «рьяных» поддерживалась лишь речами пасторов и успехами в стычках с католиками, но число членов ее уменьшалось все более и более, а настояния «умеренных» усиливались, да и число их возрастало более и более. В начале июня важнейшие граждане города явились в совет требовать паспортов. Им было отказано, и даже вменена в преступление их просьба
[1009]. Тогда они составили прошение, покрытое подписями более чем трехсот лиц, с требованием принять какие угодно условия мира, но только прекратить осаду.
То было движение, крайне опасное для партии «рьяных» и пасторов, успевших своими действиями оттолкнуть многих и тех, кто готов был идти заодно с нею; оно показывало, что готовится более сильная оппозиция со стороны богатой буржуазии, что она готова решиться на все, чтобы достигнуть цели. Городскому совету и новому мэру, Мориссону, избранному после Анри и принадлежавшему к числу наиболее ревностных защитников городских вольностей, приходилось теперь употреблять всевозможные уловки, чтобы выпутаться из беды, удержать в своих руках ту власть, то влияние на дела, которые неминуемо должны были быть потеряны ими. Они решились держаться прежней политики во внутренних делах, но были вынуждены изменить внешнюю политику и начать переговоры о мире.
Даже пасторы сочли нужным сделать уступку в этом отношении, и сам «рошельский папа» отправился однажды для переговоров в королевский лагерь. Но то были лишь словопрения. Требования одних и предложения других были слишком противоположны, что б можно было согласить их, и оттого переговоры оканчивались ничем, и военные действия возобновлялись с новою силою, разрушая все более и более город, унося лучших его защитников
[1010].
