Город, в который они уходили, был избран ими вполне сознательно. Не прошло еще и четырех лет с того времени, как Сансерр геройски отразил нападение Ла-Шатра и заставил его снять осаду, несмотря на всю его энергию, на многочисленность пушек, пробивших не в одном месте бреши. Слава подвигов жителей Сансерра облетела всю Францию, и торжество их было хорошо известно гугенотам. Но им было известно и то, что гора, на которой он расположен, чрезвычайно крута, обрывиста, почти совершенно недоступна, что город защищен стенами и замком, построенным на самой вершине горы
[1023], что, следовательно, он представляет лучшую защиту против нападений. Этого мало. Их стремления, их цели могли найти здесь полное и наиболее удобное применение, для них, чуждых политических тенденций, Сансерр представлял наиболее выгодную арену деятельности.
В самом деле, Сансерр
[1024] не принадлежал к числу тех городов, в роде, например, Рошели и Нима, прошедшая история которых наполнена рассказами о той борьбе, которая вырабатывает любовь к свободе и независимости, ведет к созданию учреждений, обеспечивающих свободу городского управления. В течение долгого времени городской замок служил местопребыванием владельцев сансеррской сеньории, и страницы городских анналов наполнялись лишь реляциями о подвигах феодального владельца, то восстававшего против короля, то грабившего суда, шедшие по Луаре, над долиною которой господствует замок, то похищавшего себе жен. О городе, горожанах нет почти и помину, и они выступают на арену истории лишь в качестве поживы для разбойников (chair à brigandage). Вполне подчиненный своему владельцу, город не выработал свободных учреждений. Хартия 1190 г. была даром графа Этьена и заключала в себе лишь одни гражданские гарантии, подобные тем, которые раздавали французские короли горожанам своей собственной территории.
Политических прав горожане Сансерра не получили, и если и существовали гарантии политического характера, как, например, право держать в замке собственный гарнизон, то они принадлежали не горожанам, а были утверждены за владельцем. Да к тому же, эти права и привилегии потеряли смысл с того времени, как графы сансеррские стали жить при дворе, сделались верными слугами французского короля. Правда, в 1480 г. владелец сеньории давал горожанам новые учреждения, позволил им выбирать из своей среды мэра и эшевенов; но эта муниципальная свобода, приобретенная милостью владельца, не пустила корней особенно глубоко. Ни разу до религиозных войн жители Сансерра не входили в столкновение с центральною властью, ни разу не был поднят вопрос об опасном для власти настроении горожан. Замок, когда-то наводивший страх на окрестных жителей, представлял в XVI в. одни развалины: башни полуразрушены, в стенах образовались бреши. До 1562 г. жители и не думали о почине укреплений
[1025].
С другой стороны, город не отличался своим богатством: он не принадлежал к числу особенно замечательных центров промышленной и торговой деятельности. А это было одною причиною в ряду тех, которые не дали возможности городу стать в независимые отношения к власти. Но зато бедность города открыла кальвинизму доступ в среду его жителей. Сансерр не заключал в себе ничего, могущего привлечь к нему внимание духовенства. Оно и не питало особенного желания оставаться в его стенах. Лишь одна приходская церковь, Сен-Ромбль, имела священника; приоратства, saint Martin и saint Père, оставались впусте
[1026]. Проповедникам «евангелия» было нетрудно при таких обстоятельствах завладеть умами, и, действительно, еще в тридцатых годах Сансерр считался в числе городов, наиболее зараженных ересью: правительство сочло необходимым послать туда инквизитора, знаменитого Матье Ори
[1027]. Но члены новой церкви вели себя крайне сдержанно и лишь в 1567 г. решились захватить католические церкви и прогнать католических священников. То было первое проявление духа независимости, на которое решились горожане, но проявление, причина которого лежала не в стремлении обособиться от центральной власти, а исключительно в одной необходимости защищать свободу совести, в стремлении водворить свет истины.
В такой-то город устремились беглецы эти, по выражению современника (Lery), — «бедные овцы, вырвавшиеся из волчьей пасти». Тут были и пасторы, и деятели науки, и рабочие, и солдаты. То не были политические деятели: менее всего имели они ввиду реформу в государстве, — целью их деятельности была реформа в церкви. Франсуа Бероальд
[1028], парижанин, занимавший в Орлеане кафедру еврейского языка, и пастор Лери
[1029], автор истории Сансерра. Он родился в 1534 г. в Маржеле, в области Бургон, увлекся скоро проповедью нового учения и ушел в Женеву, где ревностно занимался изучением теологии. В пятидесятых годах мы находим его в числе наиболее деятельных участников экспедиции, предпринятой Шевалье де Виллеганьоном, с целью основать в Бразилии гугенотскую колонию. Неудача экспедиции заставила его вернуться в 1558 г. на родину, где он предался любимым своим занятиям. Варфоломеевская резня застала его в Шарите, где он исполнял обязанности пастора и откуда с величайшим трудом ему удалось убежать в Сансерр, оставивши на произвол судьбы свою библиотеку. Как и имя Бероальда, имя Лери было чуждо тех политических движений, которыми увлеклись пасторы вроде де Нора, Фаже и других; но зато оба они представляли собою энергически настроенных, малоуступчивых деятелей в сфере религии. Вместе с своими собратьями — беглецами (inquilini) — употребляли они все усилия, всю энергию и силу своего красноречия, чтобы побудить жителей Сансерра к защите, заставить их сознать, что для них нет иного спасения, как отчаянная защита, защита до последнего издыхания…
Исполненные надежд, явились они в Сансерр, но на первых же порах увидели, как мало оснований имели их надежды. Они не встретили в большинстве жителей города той готовности к сопротивлению, той ненависти к гонителям веры, которою они пылали сами. Правда, их приняли довольно радушно: голодных и холодных — их накормили, одели и обули, но дальше этого радушие не шло. Как беглецы, как лица, преследуемые властью, они служили предметом страха для большинства горожан, их пребывание в городе могло, по мнению буржуазии, подать власти повод к пагубному для города вмешательству. Жителям Сансерра были известны те указы, которые рассылала повсюду власть, указы, которыми воспрещалось, под угрозою наказания, принимать беглецов. А оцепенение и ужас, охватившие гугенотов после резни, отразились в Сансерре с большею силою, чем когда-либо; особенно же сильно подействовало известие о резне на зажиточных горожан, «жирных буржуа» (gros bourgeois), как называли их в то время. «Жирная буржуазия» менее всего согласна была дозволить беглецам оставаться в стенах города и употребляла все усилия, прибегала к всевозможным средствам, чтобы избавиться от их присутствия. Оттого-то борьба, которую пришлось выдержать энергическим деятелям кальвинизма, находившим лишь слабую поддержку в среде туземных жителей города, была чрезвычайно упорна. Им нужно было победить и равнодушие, и боязнь большинства, и недоверие, даже открыто заявляемую неприязнь богатого класса. Лишь с большим трудом и после долгих усилий удалось им удержаться в городе.
