Однако все площади и парки находились под пристальным наблюдением Службы внутренней безопасности Королевы, контролирующей все встречи и собрания. А окна означали, что спрятать ничего не выйдет.
– Успокойся, Страж Ворот, – пробормотал Гален из-за стола, за которым он писал сообщение для Булавы. – Ты протопчешь дыру в половике.
Жавель замер перед окном. Остановившись, он почувствовал размеренные удары под ногами. Литейные цеха, печи обжига кирпичей и множество других промышленных сооружений работали под этими улицами, и шум стоял ужасный, даже в домах. Из-за него комнаты на первом этаже кабака «У Мейклейона» были невероятно дешевы, чем тирийцы и воспользовались. Вот уже пару дней они снимали комнату у трактирщика с отвратительным характером. Гален, как всегда осторожный, выразил опасение из-за того, что Жавелю придется жить в кабаке, но ему не стоило беспокоиться. Кабаки Демина ничуть не походили на своих собратьев в Новом Лондоне, что походили на темные дыры, куда можно забиться и залить горе. К тому же Жавель давно уже не был настолько равнодушен к выпивке, как сейчас. Дайера не было всю ночь, но скоро он должен вернуться и, если ему повезло, сообщить, где находится Элли.
Они были ужасной командой. Пусть Гален и Королевский Страж, но он слишком стар для таких авантюр. Дайер и Жавель достигли хрупкого равновесия, прикрывая недоверие вежливостью, но Жавель знал, что если ситуация позволит, Дайер с радостью вышвырнет его вон. Дайер частенько задевал его, и это выходило у него довольно просто, ведь Жавелю нечего было возразить на два основных обвинения Дайера: Жавель действительно был предателем и пьяницей. Пару раз Галену приходилось разнимать их, когда спор грозил перейти в драку – хоть Жавель и понимал, что ему не победить противника – но любое заключенное между ними перемирие длилось недолго. Дайер ненавидел его, и Жавелю иногда хотелось признаться и упростить противнику жизнь: вряд ли Дайер мог бы ненавидеть его в половину так же сильно, как он сам себя ненавидел.
Но их странное товарищество порой бывало довольно эффективным. Гален, выросший в приграничной деревушке, разговаривал по-мортийски настолько хорошо, что мог легко смешаться со здешними жителями. Поэтому, чаще всего говорил он – мортийский Дайера был хорош, но подводил легкий акцент, вполне, однако, различимый чутким ухом, а Жавелю, который вовсе не знал языка, было запрещено открывать рот. Жавель вынужден был признать, что Гален отлично умел договариваться. Он нашел им жилье у Мейклейона практически даром, и, что более важно, заверил, что хозяин не станет вмешиваться в их дела.
И был еще Дайер. Жавель полагал, что Дайера отправили с ними, как охрану, ведь он был одним из лучших мечников в Королевской Страже. Но у него обнаружились и другие таланты: ему потребовалась всего пара дней, чтобы подцепить девчонку из Аукционного кабинета. С тех пор они встречались уже несколько раз, и с каждого свидания Дайер заявлялся со все более невыносимым видом человека, страдающего за свою Королеву и страну. Все трое изображали из себя купцов с юга, а Дайер к тому же демонстрировал сильнейший интерес к работорговле. Прошлым вечером девчонка должна была уже показать ему Аукционный кабинет, но, когда утром Жавель проснулся, Дайера еще не было. И теперь Жавелю оставалось только метаться туда-сюда перед окном. В Аукционных списках содержались сведения об имени, месте нахождения и происхождении каждого раба в Мортмине, ведь кабинет Гейна Брюссара работал не менее эффективно, чем Бюро Переписи Торна. Новость достигла Демина почти месяц назад: Арлен Торн мертв. Королева Глинн казнила его, и даже мортийцы единодушно считали эту смерть хорошей новостью. Но Жавелю новости о смерти Торна не принесла того удовлетворения, которое он, казалось, должен испытывать, – лишь чувство пустоты. Он мог бы поставить последнюю монету на то, что даже умирая, Торн был абсолютно уверен в своей правоте. А если он и раскаялся в последний момент, то в мире осталось еще немало таких Торнов.
– Ты снова мечешься, – заметил Гален. – Если не возьмешь себя в руки, мне придется привязать тебя к стулу.
– Прости, – пробормотал Жавель, заставляя себя замереть. Ожившая надежда оказалась мучительнейшей вещью. Иногда он скучал по былым дням. В последние шесть лет его жизнь в Новом Лондоне была жалкой пародией на нормальную, это правда, но, по крайней мере, у него была уверенность.
Снаружи дождь перешел в ливень, и по обе стороны улицы торговцы, только что расхваливавшие свои товары, закрывали магазины. Прямо под окном Жавеля на тротуаре лежала куча конского навоза, которую никто не потрудился убрать. Пусть окна здесь и были, но этот район трудно было назвать благополучным. Конечно, таких трущоб, как Кишка, где каждый первый был негодяем, здесь не было. Но исследуя город, Жавель не раз забредал в те районы, которых не коснулись улучшения, введенные Красной Королевой, и теперь в них царило запустение. Обычно он отмечал такие места в своей мысленной карте. Так он выполнял свою часть работы и мог не чувствовать себя совсем уж бесполезным. Дайер большую часть жизни провел в Цитадели, а Гален был, можно сказать, деревенским мальчишкой, выбившимся в стражи. Их обоих пугали размеры Демина, запутанная система его улиц и дорог, и поэтому, как только у них возникали трудности с городской географией, они обращались к Жавелю.
За те двадцать минут, что он провел у окна, Жавель заметил уже три отряда мортийских солдат. Несмотря на отсутствие здесь Кишки, большая часть города не могла похвастаться особой благополучностью. Горожане просто делали свои дела и старались не лезть в чужие. Не похоже было, что Демин находится на военном положении, но регулярная полиция города беспрестанно прочесывала улицы. Жавелю еще не довелось увидеть настоящих беспорядков, хотя Гален утверждал, что Тирлинг, даже под властью Томаса Рейли, всегда был более лоялен к народным протестам, чем Мортмин. Гален также говорил, что солдаты – это предупредительная мера, и оказался прав. Даже трое чужаков чувствовали, как изменился город, как зреет недовольство даже в благополучных кварталах. Гален, никогда не забывающий о своей принадлежности к Королевской Страже, частенько сидел по вечерам в каком-нибудь кабаке, растягивая кружку эля на много часов и собирая слухи для Булавы. Надо сказать, в последнее время собирал он немало. Королева Тирлинга – которую в Демине теперь считали могущественной колдуньей – явилась в мортийский лагерь и заставила мортийцев отступить у самых ворот Нового Лондона, прям как когда-то ее мать, правда, никто не знал, как ей это удалось. У Жавеля мелькнула было мысль, не пришлось ли Королеве возобновить поставки, но он отогнал ее. Он не был фанатичным приверженцем Королевы, как Гален или Дайер, но никогда не забывал ту женщину, которую увидел на лужайке перед Цитаделью, женщину, которая открыла клетки. Она бы скорее перерезала себе горло, чем возобновила поставки рабов.
И Дайер, и Гален беспокоились за Королеву – хоть и пытались скрыть это – но больше о ней ничего не говорили, ни в одном кабаке. Остальные слухи касались в основном проблем Мортмина, а их было немало. Какая-то чума поразила северные земли, опустошая деревни и заставляя жителей в спешке сниматься с мест. В северных городах Ситэ-Марше и Арк-Норде свирепствовал мятеж. Силы мятежников двигались к Демину, и Демин ждал их с нетерпением. Сокращение работорговли привело к тому, что многие горожане остались без работы, а многие предприятия – без регулярных поставок бесплатной рабочей силы от Короны. Даже та девчонка из Аукционного Кабинета по секрету призналась Дайеру, что боится потерять работу. Экономика Демина приходила в упадок, и люди во всех уголках города винили в этом лишь Красную Королеву. Вторжение в Тирлинг, которое с возвращением армии должно было принести столь необходимые городу средства, окончилось ничем.
