– Зачем?
– На обед.
– Почему?
Джонатан улыбнулся ей, хотя улыбка сменилась болезненной гримасой, когда ему пришлось подвинуть корзину еще на пару футов.
– Обычная вежливость.
Кэти это не обмануло; она пихнула свою корзину вперед, подозрительно сузив глаза.
– Для чего тебе звать меня на обед?
– Чтобы поесть.
– У меня неприятности с твоим отцом?
– Не знаю. А должны быть?
– Ох, отстань, – выдохнула она, опуская корзину на землю. – Ты тоже, знаешь ли, не паинька. Я знаю, что ты прогуливаешь уроки. Вся школа знает.
– Ну, еще бы. Но ты не знаешь почему.
– Ну… и почему?
– Приходи на обед и узнаешь.
Она нахмурилась, по-прежнему чуя какой-то подвох в этом приглашении. Она никогда раньше не слышала, чтобы Джонатан кого-нибудь приглашал к себе, даже просто поиграть, когда они были детьми. И ей снова вспомнился тот день на просеке, глаза Джонатана, слепо глядящие вдаль, видящие путь в никуда.
«Мы пытались, Кэти. Мы сделали все, что могли».
– Тащите их сюда! – закричал Брайан Белл, заставив ее подскочить. Она схватила свою корзину и поспешила нагнать очередь.
– Ну? – спросил Джонатан.
– Во сколько?
– В семь.
– Ладно.
Кэти вытерла лоб, чувствуя, что вся покрыта грязью с головы до ног. Если она собирается на обед к Уильяму Тиру, неплохо было бы для начала принять ванну.
– Увидимся позже, – попрощался Джонатан. Он поднял свою корзину на стойку, подождал, пока Белл проверит ее содержимое, и пошел прочь. Кэти смотрела ему вслед, вспоминая тот день на просеке и гадая: «Что мы пытались сделать?»
И еще: «Почему мы провалились?»
Несмотря на то, что дом Тира стоял рядом с ее собственным, она бывала в нем едва ли больше дюжины раз за всю свою жизнь. Кроме мамы, тети Мэдди и иногда Эвана Олкотта, к Тирам обычно никого не приглашали; когда надо было что-то обсудить, Тир приходил людям сам. Кэти думала, что таким образом он пытается стать ближе к людям, и не походить на короля, приглашающего подданных на аудиенцию. Если это было так, то у него не вышло. Люди, приглашенные к Тирам, одевались наряднее, чем на праздники.
Кэти приняла ванну и расчесала свои длинные янтарные волосы. Последнее было непростым делом; она не расчесывала волосы с тех пор, как последний раз принимала ванну, и они были ужасно спутанные, больше похожие на гнездо после двух дней работы в поле. Немного подумав, Кэти решила просто убрать их наверх, чтобы Тир – или, что еще хуже, Джонатан – не решил, что она прихорашивалась.
Она ждала потока вопросов, когда сказала маме, что идет на ужин к соседям, но та просто пожала плечами и продолжила месить тесто. Кэти подумала, что зря она так беспокоилась; в конце концов, ей уже исполнилось семнадцать и теперь не нужно было отчитываться за каждое движение, даже перед мамой. В восемнадцать она начнет строить свой собственный дом где-нибудь в городе, а в девятнадцать съедет от матери. Роу, чей двадцатый день рождения был через неделю, решил пожить со своей матерью подольше – Кэти не могла себе представить, что бы сделала миссис Финн, если бы Роу решил съехать в обычном для этого возрасте – но он уже спроектировал дом и собрал почти все необходимые для строительства доски. Он дождаться не мог, когда будет жить отдельно, но у Кэти на этот счет было двоякое чувство. Часть ее не хотела оставлять маму, а другой не терпелось пожить самостоятельно, отвечать самой за себя и ни перед кем не отчитываться.
Дом Тиров был почти копией дома Кэти: один этаж, высокое крыльцо, поднятое от подвала. Кэти протопала вверх по ступенькам, входная дверь распахнулась, и появилась Лили. Она тоже была сегодня в полях, но сейчас выглядела больной, и Кэти подумала, не поймала ли она лихорадку, гуляющую по городу.
– Кэти, – сказала Лили.
В ее голосе слышалась неподдельная радость, словно Кэти принесла ей дорогой подарок.
– Миссис Фримен, – вежливо поздоровалась Кэти. Мысленно она всегда называла Лили миссис Тир, но допусти она здесь хоть одну ошибку, мама наверняка узнает об этом.
– Входи же.
Кэти прошла за ней в гостиную, небольшую комнатку с удобными деревянными стульями, которые, похоже, сделал сам Уильям Тир. Восточную стену комнаты занимал большой кирпичный камин, сейчас, в начале октября, не разожженный. Над каминной полкой висели два портрета, и, как обычно, приходя в дом Тиров, Кэти остановилась, чтобы взглянуть на них.
На одном был Уильям Тир. Он был написан Джоном Винсоном, считавшимся лучшим художником в городе, но эта картина была не особенно удачной. Тир на ней стоял рядом с небольшой книжной полкой, расправив плечи и глядя прямо на художника. Поза и интерьер были выбраны верно, но сам Тир выглядел раздраженным необходимостью позировать.
На другом портрете была Лили. Уильям Тир написал его сам, и хотя у него не было техники мистера Винсона, Кэти казалось, что он уловил настроение Лили намного лучше. Она стояла посреди залитого солнцем поля, одетая в охотничий костюм, с таким огромным животом, что, казалось, он вот-вот взорвется. Она смотрела назад через плечо и, похоже, готова была рассмеяться.
Мама говорила, что Тир писал этот портрет не с натуры, а по памяти. Тем не менее, он был полон жизни, и всегда казался Кэти воплощением свободы. Лили с портрета казалась счастливой, невероятно счастливой, но Тир не упустил едва заметные морщинки вокруг глаз и рта, которые выдавали давнюю боль и говорили о нелегкой жизни до Перехода. Кэти понятия не имела, что это была за жизнь, но она определенно оставила на Лили заметный след.
– Восемнадцать лет назад, – заметила Лили, подходя к Кэти, разглядывающей портрет. – Я была беременна Джонатаном, и мы только что пережили голодное время. Казалось, что теперь будущее у наших ног.
– И что случилось?
Лили окинула ее внимательным взглядом, и Кэти тут же захотелось взять свои слова назад. Неужели только она чувствует, что с Городом что-то не так?
«Нет. Есть еще Джонатан».
Секунду спустя Кэти расслабилась и отвернулась от портрета.
– Мы забыли. Мы забыли все, что следовало помнить.
Кэти опустила глаза и заметила, что женщина потирает шрам на ладони.
– Что…
– Пойдем обедать, – внезапно сказала Лили, и поманила ее за собой.
Обед удивил Кэти. Она всегда думала, что Тиры питаются лучше всех в городе – хотя и не могла сказать, откуда у нее такая уверенность; может быть, Роу когда-то что-то сказал – но их пища была такой же простой, как и у них дома: жареный цыпленок, брокколи и хлеб из пятизлачной муки. Пили они воду, а не эль или сок. Тир и Лили сидели на разных концах стола, Джонатан между ними, а Кэти напротив него. Выдвинув четвертый стул, она заметила, что сиденье покрыто слоем пыли.
