Из комнаты ведут четыре проёма. Широкие и арочные, выходящие в длинные коридоры. Четыре пути. Взгляд мой мечется между ними, пытаясь уловить в тенях хоть проблеск, возможную зацепку.
Но даже зацепки не помогут, если я не найду способ выбраться с этого дивана.
Смотрю на Лонгвея. Глаза его закрыты, лицо расслаблено, словно у кота, нежащегося на солнышке.
– Мне надо отлить. – Стараюсь, чтобы голос звучал ровно, сухо.
Он не отвечает. Даже не открывает глаз. Но он слышит, я замечаю это по поджатым, изогнувшимся губам.
– У вас есть туалет? – спрашиваю уже громче.
Глаза Лонгвея остаются закрыты. Ощущаю себя мальчишкой, который не особо нежно тыкает палкой спящего дракона. Глупо так подставляться, но число оставшихся дней пылает у меня в мозгу. Шестнадцать.
Обдумываю, сглатываю и делаю ещё один тычок:
– Хоть что-нибудь? Банка?
– Терпи, – рычит он.
– Не могу, – огрызаюсь я.
Один глаз приоткрывается. Тёмный, испещрённый сеточкой крошечных сосудов.
– Для бродяжки ты ужасно требователен. – Слова его сливаются воедино. – И хорошо одет.
Грудь сжимается, будто пустая банка из-под колы в жадных руках. Пытаюсь дышать глубоко и медленно – как учил мой репетитор английского, когда я паниковал из-за уроков, – но в воздухе слишком много дыма.
Я никогда не утверждал, что бродяга. Люди сами вешали на меня этот ярлык. Я не возражал, лучше так, чем пытаться объяснить правду. Кто я. Что сотворил. Факты, которые мгновенно изменят отношение Лонгвея ко мне.
– Неплохо справляюсь, – пожимаю плечами я.
Если он и разочарован ответом, то этого не показывает. Он снова закрывает глаз и взмахом руки подзывает ближайшего мужчину в чёрном.
– Фанг тебя проводит.
Фанг, угрюмый мужик с мерзкой красной татуировкой на лице, кажется, поручению не рад. Он зыркает на меня и шаркает в сторону западного коридора, держа меня на расстоянии вытянутой руки. Я иду медленно, подмечая как можно больше деталей. Все двери в коридоре закрыты, заперты снаружи. На них висят таблички с написанными красной краской именами. Иероглифы тускнеют в алом свете фонарей, висящих над головой. Иногда, под определённым углом, имена становятся совсем невидимы.
– Вот. – Фанг толкает плечом дверь, которая едва ли шире моей грудной клетки, а за ней открывается тёмной затхлое пространство. – Шевели задницей.
Я не трачу времени зря в грязном закутке. Благодаря этому рискованному предприятию удалось узнать: того, что я ищу, в этом коридоре нет. Только комнаты девочек и гнилая комнатушка с трубой канализации.
Глубоко спрятав руки в карманы толстовки, я следом за Фангом возвращаюсь в главный зал. Больше в туалет отпроситься на получится. Придётся искать другой способ осмотреться. Изобразить искренний интерес к Братству. Как-то отвлечь внимание.
От мыслей о дальнейшем плане действий меня отрывают голоса, резкие, схлестнувшиеся, как фехтовальные мечи. Они такие громкие, что даже Фанг останавливается, в сомнении замирает в конце коридора. Я стою у него за спиной, прислушиваюсь.
– К ней никто больше не приходит, да? – спрашивает мужчина. Что-то в его голосе кажется мне знакомым, заставляет нервничать. Странный рубленый акцент, словно нож кромсает печень. Похоже на то, как говорит моя мама. От звуков его голоса меня внезапно охватывает тоска по дому.
Зато голос Лонгвея узнать легко.
– Конечно, не приходит. Ты выкупил всё её время, а я человек слова. Я полагал, ты знаешь это, Осаму.
Волоски у меня на руках встают дыбом. Этот голос. Это имя… Осаму. Да, я знаю его. Знаю, как он пьянеет с пары бутылок саке и заговаривает женщин сладкими речами на приёмах в посольствах. Я прекрасно помню его лицо.
Он, скорее всего, не вспомнит меня – давно я не бывал на приёмах и даже в посольствах, – но рисковать нельзя. Не сейчас. Я вытаскиваю руки из карманов и натягиваю на голову капюшон на случай, если Фанг решит, что мы можем прервать разговор.
– Если я узнаю, что ты меня обманываешь… – рычит политик. – Если узнаю, что у неё бывают другие, я…
– На твоём месте, я бы хорошенько подумал, прежде чем угрожать, Осаму. – Голос Лонгвея непоколебим. – Возможно, у тебя есть власть в Сенг Нгои, но здесь моя территория. Мои правила. И здесь твоя политическая неприкосновенность может идти в задницу.
– Ты не настолько недосягаем, как думаешь, – громыхает Осаму.
Нет, не настолько. Но только если я найду то, что ищу, и всё сделаю правильно.
Сердце сжимается в груди, подскакивает к горлу. Столько разных людей, столько чиновников шли на всё, лишь бы не позволить огромной сети соглядатаев Лонгвея, узнать о «важном дне». Они выискивали и искореняли крыс с помощью детекторов лжи и двойных агентов. Хранили детали операции со всей секретностью, и единственная их лазейка – я.
И вот сейчас Осаму распаляется, спорит с Лонгвеем, грозя всё разоблачить.
Но ведь Осаму не знает… правда? Он зарубежный посол, не интересующийся в политике Сенг Нгои. Должно быть, я просто неправильно понял его слова. Заметил между строк собственные страхи.
– Рад, что мы понимаем друг друга, – смеётся Лонгвей. – Ты заскочил просто поболтать или планировал воспользоваться случаем?
– Я как раз собирался зайти к ней, но, боюсь, не принёс букет. Женщины, у которой я обычно покупаю цветы, сегодня не было. Придётся поискать другого торговца.
Наркобарон продолжает хохотать, смех его набирает обороты, словно лавина.
– Осаму, цветы не нужны, чтобы тебя здесь ублажили. Мне достаточно денег.
– Я и не думал, что такой человек, как ты, сможет понять подобные тонкости, – без тени страха заявляет Осаму. – Я за цветами. Скоро вернусь.
Задерживаю дыхание и прислушиваюсь, но ловлю только звук удаляющихся шагов. Осаму ушёл. Отлично.
Когда Фанг проводит меня в зал, все клиенты лежат на диванах, спокойные и обдолбанные, словно ничего и не было. Зато Лонгвей не расслаблен, его обычно ленивые глаза сейчас выпученные и взволнованные.
– Можешь поверить? – Кажется, он ни к кому конкретно не обращается, но взглядом быстро находит меня. – Угрожает мне! Из-за такой ерунды, как эта девчонка? Помешавшийся придурок! Таскает ей цветы и подарки, как настоящей возлюбленной. Даже заплатил на целый месяц вперёд со всеми дополнительными услугами, чтобы я поселил её в единственную комнату с окном.
Окно. Мысли цепляются за это слово. Если есть окно, значит, имеется и другой способ попасть внутрь.
Блеск недовольства покидает глаза Лонгвея. Он сосредоточенно смотрит на меня, и я вдруг понимаю, что так и не снял капюшон.
– Сколько тебе лет, парень?
В первое мгновение хочется солгать, но это будет излишне. Даже хуже – глупо.
