ЦЗИН ЛИНЬ
Рука перестала болеть. Я держу её у груди, касаясь пальцами повязки – такой чистой у меня никогда ещё не было.
Сон приходит быстро, когда над головой есть крыша. Четыре стены. Я устраиваюсь в дальнем углу комнаты, повернувшись спиной к стене. Чма променял кучу одежды Дэя на моё тепло. Он лежит, свернувшись калачиком у моего сытого живота, и усыпляет мурчащей колыбельной.
Ни ножей. Ни крыс. Ни голода. Лишь покой.
И Дэй.
Парень лежит в центре комнаты. Свернулся, как змея. Спрятался в свою раковину. Его дыхание эхом отражается от стен. Напоминает – даже когда сон начинает вступать в свои права, – что я не одна.
К этому можно и привыкнуть.
12 дней
ЦЗИН ЛИНЬ
Рисовая булочка такая сладкая. Мёд стекает с её краёв, его так много, что зубам становится больно, когда они впиваются в тесто. За спиной у меня сидит Мэй Йи. Пальцы её расчёсывают мои густые спутанные волосы. Мягко, нежно, никогда не принося боли. Она разделяет волосы на три части, начинает сплетать их в одну.
– Коса всегда сильнее, чем одна прядь. – Мелодичный голос сестры проплывает у меня над плечом.
Нужно сказать, что волосы мои теперь слишком коротки. Что больше нечего заплетать в косу. Но мёд слепляет рот. Не позволяет сказать ни слова. Я пытаюсь обернуться, пытаюсь увидеть её. Но всё вокруг окутывает темнота. Сон закончился.
Сладость мёда на зубах, длинные волосы, голос сестры. Всё исчезает.
В темноте передо мной что-то движется. Дэй. Он поднимается. Крадётся к двери. Словно лента, скользящая по воздуху: беззвучно, грациозно. Так люди движутся, когда не хотят, чтобы за ними кто-либо шёл.
Я не шевелюсь, пока не раздаётся щелчок закрывающейся двери и свет с лестничной клетки вновь не поглощает кромешная темнота. Шаги Дэя похожи на капли дождя. Они быстро затихают.
Он куда-то пошёл. Но зачем?
Замираю у двери. Каждый новый шаг звучит всё тише. Ускользает. Если буду долго мешкать, упущу его. Часть меня хочет снова лечь спать, забыть о случившемся. Та же самая часть, которая хочет довериться Дэю. Хочет поверить, что он достоин доверия.
Но не доверие помогло мне пережить два года сражений и голода. Дэй что-то скрывает… а это, возможно, мой единственный шанс выяснить, что именно.
Я не удосуживаюсь даже завязать шнурки, прежде чем выскочить из комнаты. Ступеньки пролетают под ногами. Две, три за раз. Мой серый кот-спутник не отстаёт ни на шаг. Вскоре я выбегаю на улицу, скрываюсь в тенях и прячусь в закоулках. Неловко спешу, стремясь нагнать Дэя.
Сейчас так поздно, что пусты даже рестораны. В них лишь бочки свежей рыбы и угрей, стрекочущих как электрические сверчки. Нет угольков сигарет в дверных проёмах. Нет стариков, потягивающих на крылечках дешёвое пойло. Даже бродяги спят.
Дэй маячит впереди. Идёт быстро, засунув руки глубоко в карманы.
Следую за ним, держа дистанцию. Дэй достигает конца улицы, где заканчивается линия бесконечных труб, а сырые бетонные стены расступаются навстречу чистому небу. Там, снаружи, звёздная ночь. Пытаюсь найти Кассиопею, но её нет на открывшемся мне кусочке свободы. Там мерцают только задние фары фургона – красные и ядовитые, как драконьи глаза. Ветер врывается в проём: прохладный, беззаботный, тёмный. Здесь граница королевства Лонгвея. Выход во Внешний город.
Но Дэй не пересекает черту. Он прислоняется к стене. Руки скрещены. Нога согнута в колене. Текут минуты. Я жмусь в крошечном закутке у двери, слежу за Дэем. А он наблюдает за Внешним городом. Ждёт.
Затем вдруг снова встаёт прямо, напрягает плечи. В проёме обрисовывается тень мужчины. Заполняет пустое место рядом с Дэем. Капюшон куртки незнакомца глубоко натянут на голову – я не вижу ничего выше переносицы.
Зато слышу. Каждое слово. У мужчины грубый голос. Не громкий, но сильный, как звук гонга.
– Ты не лезешь в неприятности?
Дэй кивает. Резко, больше похоже не поклон.
Мужчина-тень достаёт маленький тугой свёрток из кармана. Протягивает его Дэю.
– Возьми, – говорит мужчина. – Сам знаешь, как сильно она волнуется.
– Я и сам неплохо справляюсь, – хмурится Дэй.
– Ты, наверное, имеешь в виду «рискую головой»? – Тень практически вжимает свёрток Дэю в грудь. Понижает голос: – Ты ведь работаешь сейчас на безопасников, да?
Дэй смотрит на мужчину, злобно кривя рот. Гость вздыхает.
– Слушай, я знаю… знаю, они многое пообещали, но ты им ничего не обязан. Оставаться в безопасности – вот твой главный приоритет, пока мы не придумаем, как вытащить тебя отсюда.
– И когда же это будет?
– Мы работаем над этим…
– Два года прошло! – крик Дэя совсем не громок, но пробирает меня до костей. Дэй всегда так спокоен и уравновешен, как бумажный кораблик в мелкой луже. Но что-то в этом мужчине выводит его из себя. – Два года! Если б вы могли меня вытащить, вы бы это уже сделали. У меня нет столько времени. Нельзя просто сидеть и ничего не делать!
– В том и суть, – не дрогнув, продолжает мужчина, – нужно именно «ничего не делать». Оставаться здесь. Оставаться в живых. Если Лонгвей узнает, кто ты…
Дэй отворачивает голову от мужчины в капюшоне и свертка, прижатого к его груди. Смотрит на улицы города. Тёмный лабиринт безмолвных дверей. Взгляд скользит по крыльцу, на котором я прячусь. Кровь застывает в жилах.
– Где твоя куртка? Ты всё ещё живёшь в комнате?
Дэй пожимает плечами, но так и не поворачивается к своему гостю. Он смотрит вниз: на битые бутылки, слои грязи и извести. А я смотрю на него. Пытаюсь найти ответы на бурю вопросов, роящихся в голове.
Кто этот мужчина? Кто эта «она», о которой они говорят? Кто такой Дэй?
– Она беспокоится о тебе. Я беспокоюсь. Мы уже потеряли…
– Не смей! – Дэй вскидывает голову. Челюсть плотно сжата, подбородок заостряется. – Не смей говорить о нём.
Договорённость, о которой я не знаю, растекается между ними. Дэй складывает руки на груди, баюкая свёрток, как спящего младенца. Точь-в-точь так же я держу Чма.
– Мы не потеряем ещё и тебя. Этому придёт конец, – говорит мужчина. – Обещаю.
– Зачем вы вообще из-за этого паритесь?
– Ты сам прекрасно это знаешь, – отзывается гость.
Дэй не улыбается, не хмурится. Лицо его безразлично, когда парень отворачивается, собираясь уходить.
Я вжимаюсь в стену, но Дэй не смотрит по сторонам. Походка его полна энергии. Цели. Он смотрит прямо перед собой, словно хочет только одного: скорее убраться отсюда. Мужчина-тень стоит на самой границе Внешнего города, наблюдает за каждым шагом.
А потом они расходятся. В проём задувает ветер, издаёт одинокий вой. Он вгрызается в мои кости, пробивает дыру в груди. Кулаки крепко сжимаются, напоминая о боли под повязкой.
