В свёртке, который передал Дэю мужчина, должны быть деньги. Откуда иначе у него деньги на комнату и на пистолет, спрятанный под ремнём джинсов без единой дырочки? Но с чего вдруг мужчина-тень приносит ему деньги? И если у Дэя и так есть, на что жить, зачем работать на Лонгвея? Если тень хочет, чтобы Дэй не высовывался, почему он рискует прямо под носом у Братства? Кто такие безопасники? Что Дэй для них делает?
И самый главный вопрос: почему он не может покинуть Хак Нам?
Кажется, у Дэя секретов больше, чем шрамов. Секретов, в которых как-то замешан Лонгвей, из-за которых он «рискует своей головой». А значит, и моей.
Куэна с приспешниками я ещё переживу. Обману, увернусь, спрячусь – этого хватит. Но Дэй… он совсем иная опасность. Сотканная из сна, вкусной еды и безопасности. Она подкрадывается, пока ты спишь, и вонзает нож в спину.
Нельзя было пренебрегать вторым правилом. Нельзя было идти к нему, позволять запереть себя в четырёх стенах. Там, где некуда бежать. Какая польза в запертой двери, когда угроза таится внутри?
Я два года своими силами выживала на этих улицах. Меня не нужны защитники.
МЭЙ ЙИ
С каждым днём стены сжимаются всё сильней, сильней, сильней. Их не останавливает даже то, что я часто смотрю на вид за окном. Раковина наутилуса лежит на месте – напоминает о парне и его обещании. Показывает, что она снаружи, а я внутри.
Нарисованные на потолке звёзды выцветшие, старые. Но я всё равно впитываю каждую их чёрточку. Замечаю каждую шероховатость, каждый кусочек, где рука художницы дрогнула. Закрываю глаза, пытаюсь представить, как она стояла, держа в пальцах кисть подобно палочкам для еды. Я давно уже решила, что звёзды на потолке нарисовала девушка. Хозяин и его люди никогда бы не создали что-то настолько отчаянное и прекрасное.
Глядя на рисунок, я думаю о девушке. Как её звали? Откуда она? О чём она думала, когда изображала звёзды на потолочных плитках? Оставалась ли у неё ещё смелость и надежда, чтобы на каждую загадать желание?
Над моей кроватью россыпь из десятков звёзд. Но желаний в душе всё ещё больше.
Желаю снова сжимать руку Цзин Линь в своей.
Желаю, чтобы побега Синь на самом деле не было.
Желаю, чтобы при виде парня в груди моей не разгорался огонь, а мысли не парили в вышине, точно феникс.
Желаю, чтобы каждой девушке в борделе улыбнулась удача.
Желаю, как и парень за окном, оказаться в другом месте. Стать кем-то другим.
Желаю, желаю, желаю…
Когда посол приходит вновь, время, выделенное мне парнем, почти заканчивается. Два дня были потеряны взаперти с мыслями, взглядами и волнениями. Когда дверь, наконец, открывается, сердце мечется в груди, как тигр, пойманный в бамбуковую клетку. Оно сочится болью стольких желаний – тяжёлое и раздувшееся. Болью, которую принёс с собой парень. Болью такой сильной, что даже принесённые послом цветы не могут меня отвлечь. У них жёлто-оранжевые лепестки, такие яркие, что на них больно смотреть. Цвета такие невероятные, что кажутся фальшивыми.
Его пальто сегодня тяжелей, а кожа по сравнению с моей кажется мраморной, бесконечно холодной. Он тоже это замечает, но совсем иначе:
– Ты тёплая.
Посол впитывает в себя тепло моего тела. Его руки касаются моей одежды, волос, но я ощущаю только одно – окно за спиной. Тонкую завесу шторы и раковину наутилуса. Дразнящую, манящую обещаниями чего-то большего.
А потом приходит понимание. Я знаю, как заставить Маму-сан отпереть дверь, если я готова рискнуть.
Посол – вот мой ключ. Его деньги могущественней злости Мамы-сан и безразличия хозяина.
– Вы такой холодный, – говорю, когда он заканчивает своё дело и скатывается с меня, откидываясь на мятые шёлковые простыни. Когда рука его оплетает меня точно пояс.
– Мне жаль. – Его медовый шёпот касается моего уха, замедляется из-за накатывающего сна.
Я изгибаюсь и поворачиваюсь, так что рука его соскальзывает, а мы теперь лежим лицом к лицу.
Не знаю, виной ли тому алый свет бумажных фонариков или юное лицо парня за окном. Но сегодня я замечаю оттиск прожитых послом лет: веер тонких линий, расходящийся из уголков глаз, возрастные пятна цвета опалённого огнём хлеба на коже, вены на его икрах, извивающиеся и бугрящиеся, словно угри. Я всегда знала, что он немолод, но сегодня мне почему-то становится от этого не по себе.
Тудум, тудум, – мечется сердце. Снова и снова. Снова и снова. Беспокойным зверем.
Я не могу больше здесь оставаться.
– Мама-сан запирает нас в комнатах.
– Что? – Напряжённая челюсть, рычание, подобное ярости чёрного медведя. Всё в нём становится резким в этот момент, пропитанным недовольством и уверенностью. От открывшейся стороны посла у меня дрожат пальцы. – Зачем она это делает?
– Она не разрешает говорить об этом. У меня будут проблемы, – я сглатываю, во рту стоит привкус крови и желчи. – Прошу, только не рассказывайте ей.
Он не отвечает на мои мольбы.
– Она держит вас взаперти? Как долго?
– Не знаю. Я просто хочу поговорить с девочками. Мне так одиноко и здесь совсем нечего делать!
Да, только смотреть на звёзды и разговаривать с таинственным парнем за окном.
Посол садится и осматривает комнату. Взгляд его изучает каждый дюйм, каждый уголок моей клетки. В голову приходит мысль, что сейчас он впервые действительно видит комнату. Замечает отколотый кусочек на цветочной вазе, маленькую потёртость в уголке гобелена на стене. Каждый мускул в моём теле напрягается, когда взгляд его скользит мимо окна.
– Мэй Йи… я много думал о том дне, когда принёс тебе конфеты.
Дне, когда я познакомилась с парнем за окном. «Нет, – осаждаю я себя, – не думай о нём. Не сейчас».
Посол смотрит на меня с высоты своего роста.
– Что, если я заберу тебя отсюда?
Почему-то сейчас акцент его становится сильнее, чем прежде. Поверить не могу, что действительно слышу этот вопрос.
– Отсюда?
– Ты уже больше года принадлежишь только мне. Думаю, договориться с Лонгвеем будет резонно.
– К-куда? – заикаюсь я.
– В квартиру. В Сенг Нгои. Неподалёку от моей работы. Там есть бассейн и сад на крыше. Изысканная еда. Охранники у двери. Всё, чего только можно желать.
Оттуда, где я лежу, посол может показаться богом. Он возвышается надо мной подобно храмовому идолу. Золотистая кожа, круглый живот на простынях прижимается ко мне.
Бассейн. Сад. Изысканная еда. Слова, похожие на благословение, туманят голову обещаниями рая. Утопией вдали от этого логова шприцов и побоев. То, ради чего Синь истекала кровью – путь на свободу, – мне предлагают на блюдечке. Стоит схватить его, поймать, пока не исчез.
