Нет. Они не вскружили Синь голову. Они заполонили сердце, подкармливали его надеждой, и сердце росло, росло, росло. Пока старая ракушка не стала мала, и Синь не решилась нарастить новую – испробовать лучшей жизни.
Я не могу отвязаться от мысли: знал ли парень, что сокрыто внутри наутилуса? Замечали ли эти ясные, как лунное небо, глаза, что моя собственная раковина становится всё теснее? Что скоро я перестану выносить её давление?
Всё гораздо сложнее обычных «да» или «нет». Вопрос не в том, чтобы выбраться отсюда. Вопрос в том, чего я хочу больше: пентхаус посла или то, что простирается за решёткой. Привычное или рискованное.
Я не похожа на сестру. Никогда не была. Цзин Линь всегда бегала быстрей, боролась яростней. Когда она была рядом, мне даже не приходилось волноваться об этом.
Но также я не хочу быть похожей на мать. Не хочу просыпаться каждое утро, видеть, как восходящее солнце облизывает свежие раны, и в глубине души гадать, есть ли в этом мире нечто большее. Там, за горами и рисовыми полями.
Это моя жизнь. Мой риск. Цзин Линь здесь нет, она не сможет взять всё на себя.
Возможно, на самом деле я бегаю быстрей, чем всегда считала?
Не знаю, почему я думала, что добыть имена будет легко, если удастся выбраться из комнаты. Будто можно просто подойти к приспешникам хозяина и пожать им руки. Единственный способ, не вызывая подозрений, свободно перемещаться по борделю, чтобы добыть имена, – попросить у хозяина работу. Такую, которая поможет попасть на тайные собрания Братства. Такую, где необходимо разливать сливовое вино и поджигать трубки.
Работу Инь Ю.
Когда я приближаюсь к задымлённому залу, в животе словно прыгают лягушки. Я долго раздумывала, как обратиться к нему так, чтобы просьба не казалось подозрительной. Но хозяин умней, чем кажется, когда ты видишь его тяжёлые от опиума веки. Как иначе можно стать законом в абсолютном беззаконье?
Салон почти пуст. Ни клиентов, развалившихся на диванах, ни длинных трубок, пыхающих дымом в остекленевшие лица. Нуо не сидит в углу; отсутствие звуков её цитры оглушает. Я слышу каждый свой шаг, скользящий, скрипящий вместе со старым деревом.
Хозяин сидит в одиночестве, легко скрещивая ноги – я удивлена, что ему ещё присуща такая гибкость. В руке его трубка, но она опущена.
– Мама-сан сказала, ты просила встречи со мной. В обычной ситуации я бы отказал, не задумываясь, но после нашей последней беседы с твоим клиентом меня гложет любопытство.
На последнем слове он слегка склоняет голову. Но всё, что я вижу, всё, на что могу смотреть, – уродливый багровый крюк шрама. Я опускаю взгляд к полу. Зажимаю пальцы на ногах, они изгибаются под шёлком тапочек, как нанизанные на крючок черви, принесённые в жертву, чтобы поймать рыбу.
Он знает. Он умный. Страхи гудят в голове; осторожная, примерная Мэй Йи рвётся наружу, изо всех сил пытается меня остановить. Не спрашивай ничего. Просто уйди. Сядь. Подожди. Скажи «да».
Я облизываю губы, собирая разрозненные кусочки храбрости. Острых, кружащихся и совсем юных, их как раз хватает, чтобы выдавить слова:
– Я хотела спросить, не согласитесь ли вы назначить мне какие-нибудь обязанности. Мне бы хотелось научиться подавать вино.
– Хочешь, чтобы я выделил тебе работу? – Глаза его превращаются в щёлки, как у кота, дремлющего, но продолжающего следить за жертвой. Я сейчас напоминаю себе цыплёнка: напряжённая, вытянутая шея, ожидающая лезвия. И не в первый раз задаюсь вопросом: зачем я пришла сюда? Почему просто не сказала послу «да»?
Рассматриваю крепкие золотые звенья цепи на шее хозяина.
– Все остальные девочки чем-то занимаются. Мне не нравится чувствовать, будто я не заслуживаю всего, что имею.
Глядя на его губы, поджатые и искривлённые, я жду, что хозяин скажет «нет». Но он лишь медленно кивает.
– Хорошо. Ты выбрала удачное время: сегодня утром Инь Ю показала, как глупа, пролив вино на одного из клиентов. Пусть она покажет тебе, как держать поднос и поджигать трубки. Сегодня вечером ты будешь вместо неё.
Он рассказывает это, а я вспоминаю раздражение в голосе Инь Ю. Пятно на её платье. Неужели мне повезло обратиться к хозяину именно в тот день, когда идеальная Инь Ю совершила ошибку?
Всё-таки я счастливица.
Ухожу с долгим низким поклоном и надеждой, что удача меня не покинет.
11 дней
ДЭЙ
Меня всего передёргивает, пока стою у старой ржавой пушки, полный диких, неукротимых нервов. Я слегка подпрыгиваю. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Цэнгу стоит быстрее шевелить булками. Мы никогда не приходим на место одновременно. Кто-нибудь обязательно опаздывает.
Первым я замечаю его сигарету, дёргающуюся в предрассветной темноте Сенг Нгои, словно адский светлячок. Когда мы с Цэнгом впервые встретились – в ночь, когда я нарисовал линии на стене комнаты, – он похлопал упаковкой «раковых палочек» по ладони. Выбрал самую идеальную на его взгляд и прикурил. Это было столько недель, столько угольных линий и тайных встреч назад. Готов поспорить, количество сигаретных бычков, которое он оставил у Старых южных ворот, можно считать пачками.
Я перестаю подпрыгивать и задерживаю дыхание, когда Цэнг подходит ближе. Курение – один из немногих пороков, которые так и не смогли меня захватить. Возможно, потому что отец, заловив меня курением в саду камней, заставил разом осилить целую пачку. Когда она закончилась, цветом лица я мог соперничать с травой и ощущал себя самым жалким восьмилеткой во всём Сенг Нгои.
Интересно, какой бы была моя жизнь, если б получилось ко всему использовать такой подход?
– Что есть для меня? – спрашивает связной, даже не останавливаясь.
– С Лонгвеем ничего не меняется. Он по-прежнему держит меня в главном зале, пока мальчишка выполняет сделки… – Я замолкаю на полуслове, задумываясь, можно ли ещё назвать это правдой. Цзин ушёл, на прощание оставив в комнате столько кошачьей шерсти, что мне грозил аллергический ад. Нет, я не удивлён. Таких сообразительных пацанов, как он, редко встретишь на этих улицах. Должно быть, он разгадал мой план и сбежал.
Жаль, он не додумался умыкнуть у меня аптечку. Рану на руке не помешало бы ещё раз обработать.
– Что насчёт шлюхи?
Шлюха… Цэнг имеет в виду девушку в окне. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы это осознать. Чтобы сопоставить это резкое, жестокое слово с девушкой, о которой не прекращаю думать последние несколько дней. Вспоминаю, как изменилось выражение её лица, когда я положил ракушку на откос. Радость и тоска. Стопроцентный концентрат.
Она смотрела на наутилус, словно это солнечный луч в беспросветной тьме. Прекраснейшая, безупречнейшая вещь во всей вселенной.
Также она смотрела на меня. Словно я человек, которого стоит увидеть. Грёбаный герой! И от взгляда её мне хотелось выпрямиться, действительно выглядеть героем.
