Уже два дня мне удаётся избегать его приспешников. Что не так-то просто даже в этом лабиринте закоулков и вечной ночи. Он продолжает охоту – трижды мне удавалось спрятаться за дверью магазинчика или в переулке, скрываясь от его парней. Они рассредоточились, бродят парами. Прочёсывают каждую улочку снова и снова. В руках поблескивают ножи.
Куэн жаждет крови.
Я должна всегда быть на шаг впереди него.
Так что я продолжаю идти. Ищу место, скрытое от глаз. Безопасное. Держусь подальше от главных улиц. Подальше от старушек, сплетничающих вокруг столов для стирки, играющих в карты и гадающих друг другу по ладони. От матерей, стоящих на коленях у водопроводных кранов и оттирающих пятна соуса с рубашек своих домочадцев. От фабрик, где мужчины долгие часы гнут спины, разливая по формам жидкий пластик.
Но глаза есть повсюду. Даже в самых уединённых уголках. Мимо шаркает старик, собирая лом, как воробей – солому для гнезда. Он с таким скрежетом откидывает найденные куски в тележку, что меня пробирает дрожь. Иду быстрей и сворачиваю за ближайший угол. Слишком быстро. Не остановившись, чтобы прислушаться к чужим шагам.
Я первая вижу мальчишек. Их двое, идут медленно. Прочёсывают каждое крыльцо и зарешёченное окно, держат ножи наготове. Ноги ещё спешат, ещё стремятся вперёд, когда мальчишки замечают меня.
Ближайший из них замирает. Морщит нос, а потом выпаливает:
– Это он!
В игру вступает дикарка. Она разворачивает меня на полушаге. Свет фонарей расплывается перед глазами. Гравий хрустит под ногами. Шаг, рывок, рывок. Я пускаюсь бежать, не успев даже разглядеть, куда ведёт улица.
Здесь нет ни просветов, ни трещин, в которых можно спрятаться. Переулок, из которого я вышла, далеко позади. Эта улица принадлежит крылечкам магазинов и запертым лестницам. Одни ворота приоткрывается, едва не бьют меня по лицу белыми прутьями…
Прочь с улицы! Дикарка не колеблется. Она прыгает. В открытые ворота. Мимо испуганного старика с ключами в руках. Вверх, вверх, вверх по ступеням.
Дом похож на тот, в котором живёт Дэй. С лестницей, которая изгибается и изгибается, поднимаясь всё выше, как бесконечная скрепка. Шум разносится далеко в пустом пространстве. Я слышу, как мальчишки Куэна тяжело дышат и громко топают по ступенькам. Разворачиваю свой драгоценный, трепещущий на бегу брезент и отпускаю его. Проклятия, доносящиеся вслед, и звук распарываемого пластика толкают меня вперёд – мимо одинаковых зарешёченных дверей. Целых десять этажей.
А потом наступает конец. Последняя дверь. Но она не зарешёчена. Даже не заперта. Никакого сопротивления, когда я врезаюсь в неё, вырываясь на свободу.
Вода. Она повсюду. Падает с тёмного-тёмного неба. Веснушками осыпает моё лицо. Ручьями стекает у ног. Влага просачивается в ботинки. Я плюхаю, скольжу по разливающимся лужам мимо забытого кем-то зонтика от солнца, между двумя драными матрасами. До самого края.
Крыша этого здания ниже соседних на четыре этажа, как минимум. Просвет есть только один, в том месте, где четвёртая стена не примыкает к другому дому. Слишком далеко, чтобы перепрыгнуть. Да и прыгать некуда: все окна передо мной плоские, без выступающих решёток.
Единственный путь – вниз. Где мерцают, тускнеют и умирают капли дождя. Пропасть поглощает их. Но её чернота не повсюду. Из стен выступают террасы, их покатые козырьки, как древесные грибы, цепляются за дальнюю стену. Но добраться до них…
От этой мысли волосы встают дыбом.
За спиной с грохотом распахивается лестничная дверь. Щенки Куэна вываливаются на крышу.
– Попался! – Первый мальчишка замечает меня на краю и замедляется. Теперь шаги его не поднимают брызг. Клинок зажат в руке. – Куэн ждёт не дождётся встречи с тобой, Цзин!
Бороться или бежать. Я перевожу взгляд с ножей на скользкие и влажные металлические козырьки. В пропасть.
– У него на тебя планы, – продолжает мальчик, подступает ближе. – Святая каша госпожи Пак, не хотел бы я оказаться на твоём месте.
– Или в твоих ботинках! – ржёт его напарник.
Не могу прыгнуть. Слишком далеко. Слишком мокро.
Но и вступить в бой с мальчишками не могу. Меня либо порежут, либо убьют.
Дикарка оборачивается к краю.
И прыгает.
Внутренности подпрыгивают к самому, самому, самому горлу. Руки содрогаются, цепляются за воздух, за пустоту, похожую на ту, что сейчас в моём желудке. Капли дождя вокруг меня ловят горящий в окнах свет, мерцают подобно звёздам. Они кажутся практически неподвижными, но правда в том, что мы падаем вместе.
Первыми металла касаются ботинки. Их сделанные во Внешнем городе подошвы цепляются за поверхность, несмотря на влагу. Прилипают. Колени подгибаются, руки распластываются по металлу, помогая удержаться.
Получилось. На пару секунд я замираю в позе лягушки. Ошеломлённая, дикая. Ругань преследователей падает вниз вместе с дождём. Я поднимаю голову и замечаю, что первый мальчишка прячет нож. Но не уходит. Он стоит на краю, взволнованно кривя губы, дёргая ногами.
Собирается прыгнуть следом.
Я карабкаюсь на край козырька. Вокруг лишь бельевые верёвки и трубы слишком слабые, чтобы меня удержать. Все террасы зарешёчены. Но между зданиями есть переход, бамбуковый мостик, сцеплённый проволокой. Чтобы добраться до него, снова придётся прыгать.
На этот раз я не сомневаюсь. Щенок Куэна сгибает ноги, готовясь к рывку. Мы взмываем в воздух одновременно. Отчаянные птицы с подрезанными крыльями, мёртвый груз.
Я приземляюсь. Мостик качается, прогибается. Я хватаюсь за проволочное ограждение, встаю и вбегаю в очередной коридор. Старые лампы, свет их подрагивает, как тот мост. Мерцает. Не уверена, прыгнул ли мальчишка и преследует ли он меня. Но мчусь вперёд, словно это так. Пролетаю мимо зарешёченных дверей. Мимо набитых мусорных мешков. Стен, покрытых плесенью и облезающей краской. Под слабым, болезненным светом всё кажется чёрно-белым. Как в ночном кошмаре.
Коридор заканчивается очередной лестницей, очередным выбором. Вверх или вниз?
Крик с другого конца коридора не даёт время для раздумий. Мальчишка справился. Силуэт его приближается. Движется слишком быстро в мерцающем свете. Словно сотканный из теней монстр.
Вверх – выбираю я. Икры кричат от напряжения. Забиваются, горят огнём. Лёгкие одновременно переполнены и пусты. Хватают воздух, но не могут его удержать. Но я преодолеваю боль и ступеньки. Множество этажей до следующей крыши.
До самого высокого уровня. Где всё открыто и мокро. Я не знаю, куда бегу, но ноги уносят меня всё дальше. Между рядами верёвок с выцветшими майками и штанами. Мимо растений в горшках, стебли которых склоняются под натиском ливня. Сквозь высокий лет антенн. Мимо пары несчастных соловьёв, оставленных в куполообразной клетке забывчивым хозяином. Таких промокших, что даже песня их звучит тяжело, мокро.
