Я стою посреди влажного пятна на полу и прислушиваюсь. Ловлю слова, звуки… всё, что может рассказать, жив мой друг или мёртв. И получаю награду: топот шагов и резкие приказы. Я не могу понять их смысла; они перемешаны, полны незнакомых терминов. Приказы ни на секунду не замедляются, безумной круговертью вытекают из щелей, смешиваясь с ароматом лимонов. Я не могу устоять на месте, так что принимаюсь кругами бродить по гостиной, нервно барабаня пальцами по тёмным пятнам на джинсах.
Мама так и не приносит чистую одежду, зато приходит Эмио, держа в умелых руках поднос с зелёным чаем.
– Господин Дэй? – Она прочищает горло, чашки дребезжат. Этот сервиз мама привезла из родной страны. Обожжённый в печи, с узором из лилий и лотосов.
– Пожалуйста, просто Дэй, – поправляю я её. Даже в детстве это господин выбивало меня из себя. Теперь оно просто кажется абсурдным.
Эмио лишь улыбается в ответ, словно она лучше знает, как правильно, но не осмеливается произнести это вслух.
– Ваша мать попросила передать вам это.
Оказывается, подмышкой она держит комплект одежды. Белая офисная рубаха и широкие брюки. Очевидно, отцовы.
Горничная ставит поднос на стол и протягивает мне одежду. Взгляд её мечется в сторону. Проследив за ним, я понимаю, что со своим нервным хождением вновь замарал пол.
– Спасибо, Эмио.
– Приятно снова видеть вас дома, господин. – Она кланяется. – Мы скучали по вам.
Она так добра ко мне. Все они. Со своими объятиями, улыбками и свежей одеждой. Ведут себя так, словно ничего не случилось. Всё забыто и прощено. Жаль, сам я не могу посмотреть на себя сквозь эти розовые очки.
Эмио выскакивает из комнаты, не дожидаясь ответа. А я, наконец, позволяю себе немного успокоиться, сжимая в руках дорогую рубаху. Я как раз собираюсь её надеть, когда дверь гостевой комнаты распахивается. Мужчина, выходящий из неё, мне знаком: доктор Кван, наш семейный врач. Рукава его завёрнуты по локоть, а рубаха в таких же пятнах, как моя майка.
Доктор Кван останавливается передо мной и внимательно изучает, прежде чем спросить:
– Где твой отец?
– Понятия не имею. – Я не видел его с тех пор, как отец бросился звонить доктору Квану. Но сейчас это мало меня волнует. – Как Цзин?
Врач вздыхает, словно вопрос его смутил.
– Ей уже лучше. Потеряла много крови, но рану я зашил. Нож не задел ни один из жизненно важных органов, порез чистый. Я уже позвонил в больницу, запросил несколько пакетов крови. Ей необходимо переливание.
– Ох, хорошо. Я… – До меня только сейчас доходит, какое местоимение использовал врач. Оно оглушает, врезается в мой толстый череп. – Она?
Понимаю, что у меня отвисла челюсть, но сейчас это неважно.
Она. Ей… Ещё минута уходит на то, чтобы это осознать.
Быть не может…
Возможно, я говорю это вслух. А возможно, доктор видит всё у меня на лице.
– Ты не знал? Она делала всё возможное, чтобы скрывать это. Но да, это определённо девочка.
Цзин девочка.
А я-то думал, что единственный, у кого есть секреты.
9 дней
МЭЙ ЙИ
Мне не спится. Каждая клеточка, каждая мышца моего тела полны энергии, парят в мыслях о встрече у окна. Когда парень ушёл, мой разум последовал за ним, проносясь по воображаемым улицам, устремляясь домой.
Я бегу по пыльной дороге, вдоль огромных полей, ярких и зелёных, точно бутылка из-под рисовой водки. Мимо бродячих собак, выпрашивающих на крылечках ферм кусочки засохшего риса. Мимо далёких тёмных горных пик. Миную отца, который стоит по колено в мутной воде рисовых полей, сгорбившись и обливаясь потом. Мать, развешивающую бельё на верёвке под деревом гинкго, – руки её темнеют от синяков цвета грозовых туч. Я бегу, пока не оказываюсь рядом с сестрой, чтобы впредь мы были вместе. Как она и желала.
Отправлюсь ли я домой, если смогу преодолеть эту решётку на окне? Или поеду к морю? Возможности мои пугающе бесконечны, как и его воды. От одной мысли о том, что окажусь во внешнем мире – одна, – я забываю, как дышать.
Но буду ли я одна? Ведь есть парень и его слова: Я тоже хочу, чтобы ты его увидела. Что-то в его голосе, в его взгляде, заставляет думать, что не у одной меня внутренности горят огнём.
Но я не знаю. Я не уверена. И чем дольше его нет, тем сильнее ускользает эта уверенность, тает, как сон поутру.
Моё измученное тело ещё извивается, вертится, перебирая в голове мысли, когда раздаётся гул. Такой звук может издавать дух – мягкий, плачущий. Он проникает под дверь, зовёт меня к себе.
Коридор окутывает тьма, все фонари погашены. Звук – тонкий, похожий на животный вой – выскальзывает из-за двери Синь, запертый Мамой-сан замок ему не преграда. От него у меня всё тело покрывается мурашками.
Когда я подхожу ближе, плач прекращается. Раздаётся шорох, звук шаркающих по половицам тапочек, и дверь сотрясает тяжёлый удар ладоней по дереву.
– Прошу! Прошу, дайте ещё, – громко кричит Синь. Слишком громко. – Я буду хорошо себя вести! Обещаю!
Замирая посреди коридора, глядя на мёртвые фонари. Они висят рядами, неподвижные и круглые. Урожай багровых лун, собранный и повешенный на просушку.
– Всего один раз! Умоляю! – кричит Синь. – Я сделаю всё, что угодно! Всё, что пожелаете!
Дверь вновь содрогается. Ярость позади неё нарастает, словно там находится не девушка, а дикая кошка, которая шипит, рычит и царапается, стремясь добраться до своих детёнышей. Но котят здесь нет. Есть только я, и где-то там, в лабиринте фонарей и темноты, ждёт игла, которая вопьётся в вены Синь, даруя ещё несколько часов покоя.
– Мне это нужно! – Рычание сменяется всхлипами. – Умоляю!
И в словах этих мне слышится всё, что потеряла Синь. Независимо от того, как часто на спину девушки опускался ремень Мамы-сан и сколько мужчин побывало в её кровати, Синь всегда оставалась сильной. Продолжала мечтать.
Мне это нужно.
Мне.
Это.
Нужно.
Слова отдаются эхом, вздымаются, наводняют всё вокруг, становятся плотью и кровью этого тёмного коридора. Такие громкие, что заглушают шаги Фанга. Он подходит к двери, нависает надо мной, словно ночной кошмар – тень, длинная и мрачная. В руке его шприц, а на губах – усмешка. Глаза тёмные-тёмные, точно прогоревшие угольки, которые мама обычно выкидывала в кучу за нашей хижиной.
Я вся дрожу в ожидании крика или пощёчины, но Фанг ничего не делает. Он просто смотрит на меня ещё одно долгое мгновение. Тёмные-тёмные глаза и дракон на щеке.
– Возвращайся в комнату, – рычит он.
И я подчиняюсь. Иду обратно в комнату к зарешёченному окну.
