В тишине комнаты нас остаётся лишь трое. Вэнь Кей смотрит на дверь так, словно это пасть ужасного морского чудовища, грозящего проглотить её хрупкое тельце. Нуо втыкает иглу в вышивку, но она соскальзывает и глубоко вонзается ей под кожу. Тихонько выругавшись, Нуо обхватывает палец губами.
– Инь Ю цветёт, когда есть работа, – говорит она, вытаскивая палец изо рта и зажимая его тканью платья. – Это помогает ей держаться.
– Я знаю.
Девочки смотрят на меня. Две пары тёмных глаз, полных вопросов, бездонные колодцы. Я не могу долго терпеть эти взгляды, а потому отворачиваюсь к красной занавеске. Она такого же цвета, как новый блестящий лак на моих ногтях.
Но я по-прежнему ощущаю пристальный взгляд Нуо.
– Почему тогда ты отнимаешь её обязанности? Хочешь стать Мамой-сан?
– Так Инь Ю сказала, – влезает Вэнь Кей.
Нет времени лучше, чтобы рассказать обо всём девочкам, чем сейчас. Воспоминания – призраки парня и его обещаний – проносятся у меня в голове, как череда монахов в оранжевых одеждах. В сердце полыхает пламя, пляшет, жаждет вырваться наружу и показать им свет. Алая занавеска кажется ярче и сейчас больше похожа на кровь, чем на огонь.
Я хочу отдёрнуть её, показать раковину. Но всякий раз, задумываясь об этом, я слышу отчаянные мольбы Синь, они скребутся и мечутся в моей голове. Я знаю, что остальные девочки не поймут. Так же, как когда-то не понимала и я.
Они лишь попытаются остановить, как я пыталась удержать Синь.
– Скоро собрание, – пытаюсь сменить тему. – Нужно подготовиться.
Нуо поднимает палец к лицу. Кровь ещё здесь, покрывает его тонким слоем, как вторая кожа. Должно быть, иголка вошла очень глубоко. Я вспоминаю множество струн её цитры, туго натянутых, сделанных из безжалостного металла, и спрашиваю:
– Сможешь играть?
– У меня есть выбор? – Нуо хмурится и засовывает вышивку подмышку.
Мы все молчим, потому что прекрасно знаем ответ.
На этот раз руки у меня не дрожат. Я крепко держу чёрный лакированный поднос, пока хожу по комнате, разливая вино и поднося огонь. От трубок и сигар членов Братства комнату заполняет такой плотный дым, что вскоре сквозь него становится не видно даже Нуо. Только музыка доказывает, что она ещё здесь. Несмотря на перевязанный палец, мелодия заполняет воздух, сильная и ровная.
И несмотря на боль в ногах, я иду прямо, удерживая на лице улыбку.
Мы сильнее, чем им кажется.
Лонгвей всегда держит гроссбух при себе. Книга маленькая, как блокнот Синь, в котором она делала наброски портретов. Длинная, как кирпич, и толщиной с большой палец. Обложка красная и яркая, как окровавленный палец Нуо, украшена изображением блестящего золотого дракона. Раз в несколько минут он пролистывает страницы, рассматривая таинственные иероглифы, нацарапанные многие недели и даже месяцы назад. Всё собрание он добавляет в него заметки; несколько чисел мне удаётся распознать – эти иероглифы я запомнила, когда Синь пыталась научить нас читать. Временами хозяин так увлекается, выводя на бумаге чернильные линии, что мужчинам приходится повторять дважды.
Когда собрание подходит к концу, я быстро собираю пустые бокалы, мечтая, чтобы Лонгвей с книгой немного задержались, чтобы удалось успеть проскользнуть следом. Стаканы звякают друг о друга, сталкиваются пурпурно-красными ободками, сражаясь за свободное место. Стараюсь двигаться медленно, не торопясь, но в стекле сервировочного шкафа вижу отражение Лонгвея, как он поднимается с кресла, крепко сжимая гроссбух обеими руками. Он направляется в дальний коридор, в сторону лестницы. Я спихиваю грязные, ещё покрытые разводами сливового вина бокалы на нижнюю полку и иду за ним.
Никогда прежде я не была наверху. Даже лестницу видела всего дважды. Она находится на первом этаже у двери в комнату Мамы-сан и спиралью поднимается наверх, всё выше и выше в темноту, сворачиваясь, как раковина наутилуса.
Я неуверенно останавливаюсь у двери в коридор, не делаю следующего шага, выжидая, пока хозяин исчезнет на втором этаже. Каждая клеточка тела дрожит от волнения, когда я ныряю в темноту длинного коридора.
Не знаю, справлюсь ли я.
Глубоко внутри сидит трусость, она тянет, тянет, умоляя сдаться и вернуться в комнату. Сидеть на кровати и ждать. Извиниться перед послом и принять его предложение. Попросить прощения у Инь Ю. Сказать парню, что я не смогу выполнить его просьбу. Стать истинной дочерью своей матери и продолжать терпеть.
Но я вспоминаю демонический огонь в глазах посла и понимаю, что нашим отношениям не быть прежними. Даже если Осаму не оставит ни единого синяка на моём теле, каждое прикосновение всё равно будет напоминать о той ночи, когда после встречи с ним у меня шла кровь.
Я заставляю страхи замолчать и иду дальше, в самый конец окутанного тенями коридора, вверх по лестнице. Дверь на втором этаже приоткрыта, и из щели на лестничную площадку выбивается полоса золотистого света. Здесь пахнет иначе, воздух тяжёл от ароматов плесени, кожи и чернил. Запахов насыщенных и отвратительных, которые застревают в горле, когда я стучу костяшками пальцев по косяку.
Дверь распахивается. На пороге стоит Лонгвей, его тучная фигура занимает почти весь проход. Капельки пота испещряют лоб, а грудная клетка вздымается от тяжёлого дыхания. При виде меня он мрачнеет и хмурится. Девочки никогда не поднимаются наверх.
– Что ты здесь делаешь? – Слова звучат жестко и пронзительно, словно их вырезают ножом.
– Я-я хотела поговорить с вами, господин. – Легонько кланяюсь, говоря это, и кидаю взгляд на комнату у него из-под руки. Обшариваю её глазами. Книги нигде нет.
Поклон длится дольше, чем положено. И я прекрасно понимаю это, когда выпрямляюсь и чувствую на себе изучающий взгляд Лонгвея.
– Я занят. Со всеми проблемами обращайтесь только к Маме-сан. – Он взмахом руки указывает на лестницу. Движение это позволяет вновь ненадолго увидеть комнату. Замечаю кровать и большой экран с яркими двигающимися картинками. Телевизор. По-прежнему никакой книги.
– Я… – Мысли мечутся в поисках слов, оправданий, которые помогут задержаться здесь ещё ненадолго. Выиграть достаточно времени, чтобы найти этот неуловимый гроссбух. – Я не могу обратиться к Маме-сан. Не могу доверять ей в этом вопросе.
Лонгвей хмурится:
– Неужели?
Сердце с каждым стуком выплёвывает ругательства. Я не шпионка и никогда ей не была. Ложь, которую я должна скормить дракону, ложь, которую я обдумывала часами, сейчас кажется липкой и гнилой. Блюдом, которое он сразу же выплюнет.
Но я не отступаю.
– Она всегда выбирает любимчиков.
Я едва заметно привстаю на носочках, пытаясь ещё раз заглянуть в комнату. В спальне хозяина мало ярких цветов, почти всё здесь чёрное или тускло-коричневое. Два одиноких ярких пятна это экран телевизора и большой аквариум. Они отбрасывают на комнату мягкий призрачный свет.
