МЭЙ ЙИ
Какое-то время меня окружает лишь полутьма и рваное дыхание Синь. Я начинаю сомневаться, а вдруг это всё? Только вдохи и выдохи её отравленных наркотиками лёгких, дразнящих меня той же судьбой? Ритм почти гипнотический. Чем дольше текут минуты, тем сильнее глаза мои начинают закрываться.
А потом дверь рядом со мной открывается – взрыв дерева и ярости, ударной волной заставляющий проснуться. Я с трудом встаю на колени, ставлю на пол стопы, глаза заполняет расплывчатая череда ног.
Я поднимаюсь и вижу их лица. Тех, кто пришёл допрашивать меня и судить. Макияж Мамы-сан, татуировку Фанга, золотые зубы Нама, багровый шрам Лонгвея. Но есть и пятое лицо, к которому приходится приглядеться, узнать.
Я вижу его и не верю. Неужели я сплю? Но нет. Тру глаза, а он по-прежнему здесь – во плоти, без стекла и металла, разделяющих нас. Золотистая кожа. Растрёпанные волосы. Резкие черты лица, хитрого, полного планов. Глаза, наэлектризованные, сверкающие, как песнь феникса.
Дэй. Что он здесь делает? Они его тоже поймали?
Мы встречаемся взглядами. Подбородок его едва заметно дрожит. Я опускаю глаза в пол, отрываю от парня.
– Мэй Йи. – Голос Лонгвея звучит разочаровано, но то, как он произносит моё имя, по-прежнему вызывает дрожь. – Мэй Йи. Как ты могла так поступить со мной? После всего, что я для тебя сделал.
Я не поднимаю головы, рассматриваю зазоры между половицами. В них набились долгие года пыли и страданий. Крошечные щели, до которых не достигает даже метла Инь Ю.
– Н-не понимаю, о чём вы говорите, господин.
– Нет? – Лонгвей подходит ближе. Ощущаю, как его взгляд скользит по мне, едкий и раздевающий, как в первую мою ночь здесь. Мужчина протягивает руку, холодные липкие пальцы касаются запястья. – Тогда как у тебя появился этот порез на пальце?
Лонгвей поднимает мою руку, демонстрируя всем в комнате. Мне приходится собрать в кулак все силы, чтобы не вздрогнуть от его прикосновения.
– Мы знаем о разбитом окне. Кто был за ним?
Опусти взгляд. Не поднимай. Не смотри на Дэя.
– Никого, господин.
– Лжёшь, – выплёвывает Лонгвей, словно самую очевидную истину в мире. – Инь Ю сказала, что ты показала ей ракушку. Откуда она у тебя?
– Инь Ю распускает про меня слухи. Я же говорила вам. Она завидует.
– Она достаточно сообразительна, чтобы ничего от меня не таить. – Лонгвей раздувает ноздри, как лошадь, промчавшая галопом пару ли. – Выбирай, Мэй Йи. Расскажи правду, и я позволю послу Осаму забрать тебя в Сенг Нгои. Если же продолжишь лгать…
Он взмахом руки указывает туда, где стоит Дэй, чуть в стороне от всех остальных. Он не смотрит на меня, не встречается взглядом. Но я гляжу на его руки и всё понимаю.
Этот шприц практически идентичен тому, который пронзил руку Синь. Полон жидкости, сулящей разрушения и потери. От вида его в пальцах Дэя у меня сжимается сердце.
Он предал меня? Всё это время просто играл со мной? Использовал ради информации, чтобы потом бросить?
Каждый вопрос стрелой пронзает мне грудь. Целый колчан острейших снарядов пробивает меня, попадая прямо в яблочко. Я пытаюсь, пытаюсь, пытаюсь поймать его взгляд, узнать ответы, но Дэй даже не смотрит на меня.
Лонгвей принимает моё разбитое выражение лица за страх:
– Я позволил тебе провести немного времени со старой подругой, чтобы осознать последствия выбора. Итак, Мэй Йи, что выберешь ты: правду или шприц?
Я могу рассказать всё. Нужно лишь поднять палец и нацелить его, точно стрелу, в грудь Дэя. Всего одно слово, один жест – и острие иглы не коснётся моих вен. Оружие обратится к Дэю.
И что тогда? Если Лонгвей сдержит слово, меня отправят во Внешний город. Запрут в пентхаусе посла до конца жизни из синяков и кусочков моря. Это не свобода, но лучше так, чем закончить жизнь скелетом на полу борделя Лонгвея.
Я смотрю на шприц, который теперь почти полностью виден под напряжёнными пальцами Дэя. Кожа на них тонкая, мертвенно-бледная.
Это всё ужасная авантюра! Нет никаких гарантий, что Лонгвей сдержит слово. А Дэй… я сосредотачиваю взгляд на его пальцах. Вижу, как они дрожат.
И всё сводится к одному единственному вопросу.
Доверяю ли я ему?
Я смотрю на всех собравшихся. На Фанга с выпирающей челюстью и сгорбленными плечами. На Нама, его золотые зубы и четыре царапины на щеке. На Маму-сан, туго затянутую в шёлковое красное платье. На волосы Синь, извивающиеся на полу, как просаленные ленты; глаза её открыты, тускло поблескивают при виде шприца в руке Дэя. На слишком большой живот Лонгвея, туго натягивающий пуговицы рубашки. Снова на Дэя.
На этот раз он смотрит на меня. Наши взгляды встречаются всего на секунду. Но я понимаю.
Несмотря ни на что.
– Я говорю правду. – Без колебаний говорю я, смотря на Лонгвея. – За окном никого не было. И ракушки не было. Окно разбилось, и я порезала палец, затыкая дыру платьем, чтобы было не так холодно. Инь Ю увидела это и начала выдумывать про меня истории, чтобы выставить себя в лучшем свете.
Такого ответа Лонгвей не ожидает. Рот его кривится, глаза мечутся от Дэя ко мне, а потом сужаются.
– Это правда?
– Да, – отвечаю я.
Голова наркоторговца вновь поворачивается к Дэю. Одной рукой он снова хватает меня за руку, другой подзывает парня.
Дэй так близко, что я чувствую исходящий от него жар. Так разительно отличающийся от липкой прохлады прикосновения Лонгвея или гладкой потной груди посла. Этот жар как огонь в печи в зимнюю ночь – близкий, мерцающий домашний уют.
Прикрываю глаза, греясь в нём, пока Лонгвей вытягивает мою руку. Слышу щелчок жгута, а после и чувствую его. Ощущаю, как затягивается на плече, посылая всю кровь назад – к запястью, ладони и пальцам.
Когда поднимаю веки, вижу, как Фанг завязывает жгут сложным узлом. Лонгвей уставляется на меня. Ждёт, что паду к его ногам и буду умолять. Но я лишь смотрю в ответ, прямо встречаю пустую жестокость его глаз.
– Всё может быть иначе, – говорит он.
– Нет. – Я чувствую каждый толчок пульса, пробивающийся через возведённую Фангом преграду. – Не может.
Твёрдость в моём голосе вырывает у хозяина рык, и я понимаю: неважно, верит он или нет. Мама-сан права. Отвага и надежда не могут существовать в месте, подобном этому. Лонгвей растопчет их в порошок.
Не из-за Инь Ю я сейчас оказалась здесь, не только из-за неё. Виноват вот этот мужчина.
Он смотрит на Дэя и указывает на голубые вены, бугрящиеся у меня под кожей.
– Давай.
ДЭЙ
На стене в моей комнате осталось две линии, но это уже не имеет значения. Время вышло. Не осталось ни дней, ни часов. Ни даже минут.
