– Пойдём. – Посол продолжает тянуть, словно я упрямый осёл, дёргающий за недоуздок. – Надеюсь теперь, расправившись с мальчишкой, Лонгвей передумал.
Расправившись с мальчишкой. Слова леденят кровь. Словно задувающий в двери воздух так убийственно холоден, что сминает все мышцы. Меня сковывает лёд.
– Что? Расстроилась? Не пытайся это скрыть. Я видел, как вы двое смотрели друг на друга! – Пальцы посла с каждым словом давят сильнее, будто это может снова заставить меня подчиняться.
– Ты убил его… – Я не собиралась этого говорить, но мысли обрели плоть. Полные шока слова, такие же бледные и дрожащие, как я сама.
– Я спас твою жизнь, – шипит посол. Боль простреливает запястье, подобно сотне маленьких игл. – Или ты, или он. Но ты моя. Никто не встанет у меня на пути: ни Лонгвей, ни Сан Дэй Шин, ни даже ты.
Как мне хочется, чтобы он ошибался. Чтобы нежные лепестки храбрости и желания бороться, которые едва проклюнулись в почве моей души в последние дни, не умерли вместе с Дэем. Чтобы мне хватило сил остановить его. Прекратить всё, что случилось за последние часы.
Но есть то, чему просто не суждено случиться. Как бы яростно и отчаянно ты этого ни желал.
ЦЗИН ЛИНЬ
Рука немеет, когда ныряет в карман старой куртки Хиро. Должно быть, я касаюсь пистолета, но совсем этого не чувствую. Пальцы такие неповоротливые и неуклюжие. Как у отца после третьей бутылки.
Теперь все бродяжки подходят ближе. Словно они колесо, а я ступица. А их ножи – спицы, устремленные к винилу куртки.
– Где ты раздобыл эти шмотки? – Оборванец, Хо Вей, приближается. Осматривает меня со всех сторон.
– Видать, там же, где и ботинки! – заявляет парень по центру. – И замолкни уже!
– Сам заткнись, Ка Минг! – гавкает в ответ Хо Вей.
Наконец, я чувствую пистолет. Парни – Хо Вей и Ка Минг – не обращают на меня внимания. Слишком заняты перепалкой. Как пара боевых псов. Меряются перед стаем рыком и оскалом.
Я вдыхаю спёртый воздух. Мой взгляд фокусируется, становится резче. Мальчишек всего восемь – они собрались вокруг меня полумесяцем. Восемь ножей против шести пуль и неверной руки.
Дело дрянь. Лучше просто ответить им.
– Одежду я достал в доме на холме Тай Пин, – говорю я.
Ка Минг и Хо Вей прекращают играть в гляделки. Все восемь пар глаз обращаются ко мне.
– Быть не может! – Мальчишка слева мотает головой. – Он врёт!
– Как вы думаете, почему я ещё жив? – пожимаю плечами я. Винил куртки Хиро повторяет движение. – Дэй привёз меня туда. Он сам оттуда.
– Тай Пин? Район богачей? – Хо Вей хмурится. Нож его опускается на волосок. – Дэй оттуда?
– Ага… – протягиваю я. Думай, думай! Если б они хотели меня убить, то давно бы уже прикончили. И кинули труп гнить в подворотне. Но эти мальчишки… в них нет то же ненависти и жестокости, что была в Куэне. Просто голодающие бродяжки, ищущие выход.
– Оказалось, он из богатеньких. С огромным домом и всем-всем-всем. – Думаю о деньгах, которые Дэй сунул мне в карман. Жаль, все пришлось отдать таксисту. Мои собственные деньги лежат в оранжевом конверте в углу комнаты Дэя. Далеко отсюда. – И там есть ещё много разной одежды. Отпустите меня, и у вас тоже такая будет. Обещаю.
На лицах брожядек читается безмолвный вопрос. Взгляды мечутся между лезвиями ножей и каменными лицами. Большая часть направлена на Хо Вея и Ка Минга. Кажется, пустота, оставшаяся на месте Куэна, слишком огромна, чтобы её мог заполнить кто-то один.
– Как мы можем знать, что говоришь правду? Что ты не сбежишь? – После каждого сказанного слога нож Ка Минга рассекает воздух. Усиливает каждый звук.
У меня нет сил придумывать новые оправдания. Новую ложь.
– Никак.
Ка Минг и Хо Вей переглядываются. Смеряют меня взглядами, острее бритвы. Определяют ценность моей жизни. Или смерти.
Ещё один совсем тоненький голосок разносится у меня за спиной. Бон, мальчишка, которого я едва не резанула ножом.
– Да ладно вам, Хо Вей. Куэн ведь нам даже не нравился. Думаю, Цзин не лжёт. Дэй, правда, унёс его в город… я следил за ним в тот день. У него реально есть деньги.
Ка Минг складывает руки на груди, его клинок больше не приставлен к моему горлу:
– Шмотки – это неплохо. Но деньги куда лучше.
– Оставим его в заложниках! – рявкает Хо Вей. – Отыщем Дэя и заставим дать нам бабла, чтобы его маленький друг остался в живых. Вот и будет гарантия, что Цзин не врёт.
Дэй… в горле встаёт ком, когда я думаю о нём. Он где-то там, в мрачных алых коридорах, рискует жизнью, чтобы спасти мою сестру. Ему нужен револьвер. Нужна я.
Сейчас нет времени болтать с какими-то оборванцами.
Пальцы мои крепко сжимаются на рукояти пистолета.
МЭЙ ЙИ
Снаружи странный новый мир, где воздух переполнен бесконечным переплетением ароматов: благовония, морепродукты, гниль, приглушённая прохладой. Повсюду темнота, она собирается в углах улиц и переулков, прячется за полосами светящихся вывесок. И звуки… Уверена, их больше, но я слышу только выстрелы. Снова и снова. Они грохочут с каждым ударом сердца. Звенят у меня в ушах, поют о невозможном.
Мёртв. Дэй мёртв.
Быть не может, – стучит сердце.
Но это правда, – плачет разум. – Он мёртв.
Тонкий шёлк платья не спасает от зимней стужи. Холод сворачивается вокруг меня, как кот устраивается на груди хозяина. Подаренное Дэем тепло исчезает. Как бы ни старалась, я не могу его удержать.
Зато посол по-прежнему держит меня, тянет всё дальше по улице. Оцепенение от шока сходит на нет. Запястье пульсирует, а шёлковые тапочки бесполезны против мелкого гравия и острого стекла. Ноги мои собирают кровь, порезы и сожаления с каждым новым шагом.
Осаму выиграл. Он исполнил своё желание, убив моё, наблюдая за его смертью в металлическом блеске оружия. Я могла это предотвратить. Если бы сказала «да» несколько дней назад, Дэй не пришёл бы за мной, несмотря ни на что. Не встретился бы с дулом пистолета Лонгвея. Не умер бы.
Мы резко сворачиваем за угол, запястье изгибается в агонии. Посол останавливается, и я врезаюсь в жесткую ткань его костюма, замечая причину нашей остановки.
Нам просто некуда идти.
Переулок из шлакоблочных стен, крылечек магазинов и переплетающихся труб забит уличными детьми. О них нам рассказывал Лонгвей. Эти мальчишки совсем не похожи на Дэя. Одни кожа да кости, бледные, как призраки, и одетые в лохмотья.
На нас смотрят девять пар голодных, смертельных угольков глаз.
– Прочь с дороги! – рычит посол. Он размахивает свободной рукой, словно отгоняет стаю мух.
