Один из мужчин бросает на нас быстрый изучающий взгляд. На нём шёлковый халат с вышитым красной нитью большим драконом, обвивающим рукав. Челюсть его украшает неровный багровый шрам. Животик слегка выступает – брюхлый и мягкий от долгих лет раздавания приказов.
Лонгвей, главарь Братства, бог ножей и игл, правитель этого маленького ада.
– Значит, вот какого мальчишку ты нашёл для этой работы? – Голос наркобарона похож на лай сторожевой собаки. Хриплый. Рычащий. – Выглядит не очень.
Я бросаю взгляд на пацана. Костлявый, одни глазищи, ссутуленные плечи и скрещенные на груди руки. Осматривает опиумный притон. Кровавый свет бордельных ламп очерчивает лицо Цзина, и становится заметно, как часто ему приходится голодать. Кажется, мальчишку может снести ветром.
Живот сводит спазмом, но я стараюсь не обращать внимания. Мне некогда сомневаться и гадать. Или он, или прямая дорога на плаху.
– Он лучший, – уверяю наркобарона. – Даю вам слово.
– Не стоит. – Усмешка Лонгвея напоминает оскал дракона, хищный и острый. Очерченный золотыми коронками зубов. – Твоя жизнь – лучшая гарантия.
Жжение в животе превращается в жар. Но затем я думаю о ботинках, стоящих в коридоре. Вспоминаю мертвенную свирепость в глазах пацана.
Со мной ничего не случится.
Логвей кивком указывает на дальний угол комнаты. За плечом его появляется мужчина в опрятном чёрном костюме и с сумкой белого порошка, спрессованного в форме кирпича. Лонгвей берёт брикет и взвешивает его в руке.
– Знаешь, где находится ночной рынок, мальчик?
– Во Внешнем городе? – Цзину удаётся избавиться от дрожи в голосе, но его выдают плечи.
– Да. В Сенг Нгои. – Он морщится от использованного пацаном названия. – Отнеси пакет в последнюю палатку на западном углу. Там будет старик, торгующий нефритовыми статуэтками. Передай ему пакет, забери плату и возвращайся сюда. Мои люди проследят за тем, что сделка состоялась. Твой напарник останется здесь, пока не вернёшься. Если не явишься, его ждёт долгая и приятная встреча с моим ножом.
Пацан бледнеет. Я вновь принимаюсь барабанить пальцами. Они отбивают бешеное стаккато, пока я наблюдаю, как Цзин засовывает свёрток под тунику и бежит к двери.
– Присаживайся. – Золотые зубы Лонгвея вновь обнажаются в оскале, когда он указывает на пустой диван.
Я делаю глубокий вздох и плюхаюсь на продавленные подушки.
Пора приниматься за работу.
ЦЗИН ЛИНЬ
Вылазки во Внешний город опасны. В Город-крепость полиция не лезет, она сторожит снаружи. Выжидает. Немало бродяжек попало в тюрьму из-за подобных наркосделок.
Но сейчас я спокойно бегу по широким чистым улицам. Полиции нет. Лишь мерцающие неоновые вывески, гладкий блеск машин и тёмное, дождливое небо над головой. До ночного рынка я добираюсь вся промокшая до нитки. С одежды и волос течёт вода, единственное, что остаётся сухим, – это свёрток. Он плотно прижат к повязкам на груди и прикрыт рубашкой.
Чем скорее я с этим разделаюсь, тем скорее вернусь в бордель. Смогу заглянуть в накрашенные лица в поисках единственного важного мне человека.
Старик, продающий статуэтки, старается не пялиться, когда я подбегаю к его палатке. Он увлечённо полирует длинный ряд крошечных фигурок животных.
– Клади сюда, – шепчет торговец и подталкивает ногой корзину. Практически незаметная, она стоит под прилавком с товаром.
Я осматриваюсь. Здесь, в дальнем краю рынка, покупателей мало. У соседней палатки стоит молодая пара и разглядывает украшения, пока продавец подсчитывает что-то на калькуляторе. Рука парня покоится на плечах девушки. Они смеются. Вместе. Такой странный, счастливый звук. Напоминающий, сколь многого я лишена.
Просовываю руку под тунику и кладу свёрток на дно старой потрёпанной корзины. Я стою близко к прилавку, достаточно близко, чтобы успеть схватить свёрток, если понадобится.
– Где ответная посылка? – спрашиваю я.
Торговец нефритом впервые поднимает взгляд, и я понимаю, как жалко, должно быть, выгляжу со стороны: тонкая, как бамбук, промокшая и заляпанная грязью. Мне не место здесь, рядом с этими счастливыми, смеющимися людьми, с жалкими, но дорогущими статуэтками и шарфами.
– Скажи своему… другу… что у нас небольшая задержка. Заплачу через несколько дней. Передай, что я отправлю своего человека.
Я не двигаюсь. Сделка должна проходить иначе. Мне должны передать плату… деньги… за товар. Если не заберу их, не выполню задание. Провалю – и Дэй умрёт.
Последняя мысль пронзает меня. Острая, как рыболовный крючок. С чего вдруг я беспокоюсь о Дэе? Я борюсь не ради него. Если Дэй напорется на нож, сам будет виноват. Он знал, во что ввязывается, переступая порог борделя Лонгвея.
Упорно повторяю себе эти слова, но не могу избавиться от мерзкого ощущения. Ответственность за жизнь Дэя давит на грудь.
– Ты кажешься умным мальчиком, – улыбается торговец, щеголяя кривыми жёлтыми зубами. – Уверен, твой друг всё поймёт. Он и я, мы давно работаем вместе. Моему слову можно верить.
Он прав. Я умна. Достаточно, чтобы чтить правила. Достаточно, чтобы выжить в Городе-крепости.
Никому не доверяй. Второе правило вспыхивает в голове, предостерегающее и яркое, как полицейские огни. Возможно, старик говорит правду, но я не готова возвращаться в бордель Лонгвея с пустыми руками.
– Мой друг поймёт? – спрашиваю я. Этой уловке я научилась на улицах Города: притворяйся дурачком, и тебя не будут принимать во внимание. Не будут ожидать подвоха.
– О, да. – Улыбка старика становится шире. – Он знает, где меня искать. Разве нет?
– Вроде бы, да…
Выждав подходящего момента, я делаю выпад. Слепо бросаюсь под стол. От торопливого, неловкого движения корзина переворачивается; свёрток выскальзывает из неё. Тянусь за ним, но руку мою перехватывают пальцы торговца. Он плюётся ругательствами, пытаясь вытащить меня из-под стола. Держит старик крепко, пальцы его так сильно впиваются в запястье, что на глаза накатывают слёзы.
Под туникой у меня спрятан нож, до которого легко дотянуться. Хватаю его и целюсь лезвием в руку торговца.
Он ужасно кричит. Отшатывается. Красная, густая кровь хлещет во все стороны. Я хватаю свёрток и делаю то, что умею лучше всего. Бегу.
ДЭЙ
Пацан ушёл, и с тех пор Лонгвей практически не обращает на меня внимания. Развалившись в кресле, он делает долгие затяжки из тонкой трубки. Опиумный дым вырывается в воздух подобно чернилам, призрачным кольцом повисая вокруг его головы. Слежу за дымом и стараюсь выглядеть безразличным, хотя сам отчаянно перебираю мысли. Краем глаза я вижу охранника, он весь в чёрном, горой высится в коридоре.
Того, что мне нужно, в этой комнате нет. Впрочем, я и не ожидал, что оно будет здесь. Мало кто стал бы хранить ценные вещи прямо посреди опиумного притона.
