— Решил свести меня с ума?
— Могу?
— Все ты можешь!
Соня отвернулась к стене.
Это ли не лучший вариант событий? Его не гонят, подставляют ему беззащитную нежную шею… Легкое прикосновение к волосам, а потом так же, едва касаясь ее кожи, вниз по каждому позвонку, чтобы тело Сони отзывалось, вспоминало знакомую ласку.
Не забыла…
— Что мне за наказание?!
Соня брыкнула и попала ему по ноге. Бурча что-то в одеяло, натянутое до носа, она повернулась лицом. Можно было разговаривать дальше.
— Ты решила, что мы скажем родителям? — улыбнулся он, убирая с ее лица волосы, которые, казалось, злились вместе с ней.
Соня опустила одеяло:
— Нет! А ты придумал, что будешь врать сыну? Если, конечно, хочешь увидеть его.
— Хочу!
Только почему же врать?..
Соня села, заправив одеяло под мышки.
— С этим будут проблемы.
— Почему?
— Потому что успел вырасти, пока тебя не было!.. Думаешь, он никогда не спрашивал, где его папа? Спрашивал, а потом в один день перестал — понял, что папы не будет!
Соню затрясло, и Трофим порывисто прижал ее к себе, уткнувшись подбородком в пахнущие цветами волосы.
— Вместе мы со всем справимся.
— О чем ты говоришь, Трофим?! Мы не можем быть вместе!
— Это из-за типа на синем "Москвиче"?
Она отстранилась, взглянула на него с удивлением:
— Из-за какого типа?.. Виталия?..
— Еще не знаю, как его зовут, но непременно познакомлюсь.
— Не смей! — торопливо возразила она.
Слишком торопливо. Трофим скрипнул зубами:
— Что он значит для тебя?
Соня зло поправила сползшую с плеча рубашку:
— Тебя не касается! Это моя личная жизнь.
— Она закончилась тогда, когда ты стала моей женой!
— И началась снова, когда ты ушел…
— Был изгнан из рая! — поправил Трофим. — Согласись, не одно и то же.
— Адам выискался, — фыркнула и получила в ответ:
— Ну и ты не Ева!
— Для других, возможно, и Ева!
— Это каких других? Для придурка с синей тарантайкой?
— А вот мне нравится и тарантайка, и синий придурок!..
Многим они занимались в постели, но дрались — впервые. Пощечины сыпались одна за другой. Соня с изумлением потирала алеющую щеку. Трофим облизывал разбитую губу.
— Однако… — Соня дотянулась до настольного зеркала и, надув щеку, рассматривала отражение: — Раздавать пощечины ты научился у любовниц?
— А я даже спрашивать не буду, откуда научилась этому ты!
Они враждебно уставились друг на друга.
— Ты вернулся, чтобы снова причинить мне боль? Только ошибся — я уже не та маленькая наивная девочка, смотревшая на тебя с обожанием.
— Ну, кому-то возраст идет на пользу, а кому-то наоборот.
Очередная пощечина осталась без ответа: Соня сбежала. Быстро накинула на себя платье и выскочила за дверь, не забыв оставить последнее слово за собой:
— Чтобы когда я вернулась, тебя здесь не было!
— Да я и сам уйду, только вот сына увижу…
— Так он и будет с тобой общаться!..
Пока Трофим вставал и надевал брюки, собираясь наказать ее за дерзость, Соня выскочила из дома, пронеслась по саду мимо отца и исчезла. Только калитка осталась открытой да ветерок донес слабый запах ее духов.
Трофим вышел на крыльцо, взглянул на щедрое солнце, заливающее сад, прищурился.
— Доброе утро, зятек!
Дядя Володя встал рядом, плечо к плечу.
— Что-то подозрительно тихо у вас ночью было. Не сдюжил?
Трофим рассмеялся. Что сделать в первую очередь, отругать старика за пронырливость или поблагодарить за поддержку? Если бы не упрямство дяди Володи, у него бы не хватило смелости предложить Соне снова жить вместе. А тут, как бы "под давлением" родителей, может, что-то и выйдет. Соня отцу противостоять не умела никогда.
— Видать, утро у тебя бодрое получилось! — продолжил тот, кивнув на пылающие щеки Трофима. — За дело или как?
— Или, дядя Володя. Пусть, зато внимание обратила.
— Щек не хватит.
— Хватит!
— А с рукой-то что?
Трофим развязал бинт, посмотрел на вспухший след от пореза.
— Не разошелся с цветами на подоконнике.
— Понятно.
Странная она, деревенская жизнь, словно и не идет, а стоит на месте. Отвык он от этого.
Трофим легко сбежал с крыльца, скинул рубашку, приноровился к топору. Поправил стоящее на чурбаке полено и расколол его пополам с первого раза. Сухие деревяшки с глухим стуком отлетели в стороны.
— Кхе-кхе, — усмехнулся Сонин отец, — силен мужик. Значит, дело пойдет. Видать, помогает твой фитнес. А мне вот этот топор — тоже как фитнес.
Трофим отложил топор, потянулся за рубашкой, но надевать не стал, бросил на плечо. В кармане брюк зазвонил сотовый. Он почти забыл о его существовании! Никто не дергает, не теребит, не надо бежать, выискивать короткие пути и объезды, пытаясь куда-то приехать вовремя. Здесь он всегда на месте, на своем месте.
На экране высветилось Викино имя. Вот с кем разговаривать ему не к спеху.
Сотовый был отключен и отправлен в бессрочную ссылку в карман.
— Как думаете, Владимир Кузьмич, куда она могла пойти?
— Так с утра куда?.. К Зойке, на реку — она любит туда ходить. Особенно на одно место. Сядет на камни, подтянет колени, лицом уткнется — то ли плачет, то ли нет. И смотреть тяжко, и подойти — спугнешь. Тоску иной раз одиночество только снять и может.
Неужели она ходит на их место?.. Вернее, сначала это было только его место. Он приходил туда побыть в одиночестве, потом к нему присоединилась Соня. Она обычно садилась за ним, ложилась щекой на его спину и молчала. Тогда ему казалось, что он думал об Ане, а на самом деле — слушал Сонино дыхание.
— Ну, Владимир Кузьмич, если она там… — Трофим почувствовал прилив бодрости, словно все проблемы уже решены и он снова победитель, — …обещаю тайком купить вам самых лучших сигарет!
Тот хрипло засмеялся.
— Да зачем они мне? Это я курил с тобой за компанию.
— Тогда хотите настоящее французское вино времен Наполеона? Мне французы подарили.
— Да я лучше нашей наливки или, вон, самогону. Ну и чего ты еще тут торчишь? Только переоделся бы сначала…
