– Твои стрельцы убили моих охоронцев, – прохрипел он.
– Да, – севшим от волнения голосом отозвался Глеб. – И виноват в этом только ты. Помоги нам пополнить казну, Крысун. Если печенеги и кривичи придут в Хлынь, они не пожалеют и тебя.
Крысун улыбнулся, затем поднял руку и громко приказал:
– Лучники! Убейте этих свиней!
Охоронцы, стоявшие на балконе, вскинули луки. Глеб вновь взмахнул рукой. И снова зал наполнился грохотом выстрелов и пороховой вонью. Выстрелы гремели, перекрывая крики раненых. Глеб пошатнулся и едва не упал на колени. Ему захотелось прекратить это, и он хрипло крикнул:
– Хватит! Прекратить огонь!
Но слов его из-за грохота никто не расслышал.
Наконец все кончилось. Трое из стрельцов Глеба были убиты, еще четверо ранены. Из охоронцев Крысуна в живых не осталось ни одного. Сам Крысун лежал на полу, перед помостом, тяжело и хрипло дыша.
– Убийца… – прохрипел он. – Ты убийца… Убийца…
Один из стрельцов шагнул к Крысуну и замахнулся мушкетом.
– Нет! – крикнул Глеб, но опоздал – приклад мушкета резко опустился Крысуну на лицо и с хрустом смял ему череп.
3
Начальник охоронцев Бун поднял голову и огляделся. Что-то мешало ему, заслоняло глаза. Он провел дрожащей рукой по лицу и понял, что лоб, глаза и щеки его залиты липкой, уже успевшей остыть кровью.
Но кровь была чужая – это он понял сразу, еще до того, как над собой увидел лежащего на лавке ратника с простреленной шеей. Судя по всему, кровь из пробитой шеи охоронца накапала начальнику Буну на лицо, благодаря чему стрельцы Первохода приняли его за мертвеца.
Хорошо.
Бун осторожно огляделся. Ни стрельцов, ни самого Глеба Первохода в зале не было. Голоса их раздавались наверху, в покоях Крысуна Скоробогата.
Бун поднялся на ноги. Голова его, оцарапанная пулей, еще чуть-чуть болела. Но за свою долгую жизнь Бун получал и не такие ушибы. Уже через полминуты он полностью забыл о своей ране.
Оглядевшись, он увидел Крысуна. Хозяин лежал на полу, возле помоста, и выглядел очень скверно. Скверно – не то слово. Хозяин выглядел мертвым. Очень мертвым.
С тоскою глядя на Крысуна, Бун, почти не отдавая себе отчета в том, что делает, опустил руку в карман, нащупал лежащий там предмет и произнес заклинание:
– Встань, хозяин! Вернись из царства Нави! Заклинаю именем темных богов Гиблого места – встань!
Прошел миг, другой – и вдруг Крысун зашевелился на полу. Расцарапанное, покрытое синяками лицо Буна вытянулось от изумления. Крысун приподнял голову, потом, издав протяжный, тяжелый хрип, сел на полу и уставился на Буна пустым, бессмысленным взглядом.
Бун поежился от страха. Голова Крысуна все еще была смята.
– Хозяин… – тихо окликнул Бун.
Голова Крысуна задергалась, и вдруг кости его черепа с треском начали расправляться. Крысун схватился за голову и приглушенно вскрикнул от боли. На лице Буна появилась испуганная улыбка.
– Я вернул тебя, хозяин! – негромко воскликнул он. – Я вернул тебя!
Наконец разбитые кости купца срослись, и череп его приобрел первозданный вид. Лишь подтеки крови да оставшиеся припухлости на лице свидетельствовали о том, что еще минуту назад голова его была похожа на расплющенную яичную скорлупу.
Поморщившись, Крысун облизнул губы и глухо, будто грудь его была придавлена камнем, проговорил:
– Как… – Голос, выходящий из перешибленной и вновь восстановленной гортани, еще плохо слушался его. – Как ты это… сделал?
Веки Буна дрогнули.
– Я был в Повалихе, – сообщил он. – И принес оттуда кой-чего.
– Что… – Крысун снова поморщился и потер пальцами горло. – Что принес?
Наверху послышались голоса. Начальник Бун тревожно поднял голову, вслушался, потом снова взглянул на Крысуна и сказал:
– Нам надо торопиться, хозяин. Скоро Первоход со своими людьми вернется. Если они увидят, что ты жив…
– Подай руку! – все еще морщась от боли, но уже овладев своим голосом, велел Крысун.
Бун помог ему встать.
– У меня странное чувство, – сказал Крысун, покачиваясь. – Будто я мертв, но вижу сон, что я жив.
– Ты и был мертв! – выпалил начальник Бун, но хозяин или пропустил его слова мимо ушей, или попросту не расслышал их. Он взглянул на Буна немного затуманенным взглядом, нахмурился и спросил:
– Что у тебя с головою?
Бун потрогал руками волосы. Пара темных клочков осталась у него в пальцах. Уставившись на выпавшие волосы, Бун растерянно вымолвил:
– Волосы падают.
Наверху снова послышался какой-то шум.
– Надо уходить, – сказал Бун.
Крысун глянул на его череп – кое-где лысый, кое-где волосатый – и неприязненно велел:
– Надень шапку.
Бун послушно поднял с пола шапку и нахлобучил ее на голову.
– А теперь помоги мне идти, – сказал Крысун. – Ноги еще плохо меня слушаются.
– Это пройдет, – ободряюще сказал ему начальник Бун. – Полчуда не бывает. Если чудо случается, то все целиком. Погоди чуток – и станешь как новенький. Идем!
Он обнял хозяина за талию и, бережно поддерживая Крысуна, повел его к выходу.
4
Мрачно было на сердце у Глеба Первохода, когда он вернулся в Хлынь-град с подводами, груженными богатством Крысуна Скоробогата. Золото, серебро, самоцветы, драгоценные каменья – казалось, всему этому нет числа.
Время от времени Глеб замечал, какими алчущими взглядами смотрят на подводы его стрельцы. Да и сам Глеб чувствовал себя легионером, возвращающимся из военного похода с богатой добычей. Не хватало только мешков с пряностями и закованных в колодки рабов.
– Прав ли я? – снова и снова спрашивал себя Глеб и не находил ответа.
Три часа спустя он задал тот же вопрос княгине, лежа с нею перед камином на мягком, пушистом персидском ковре, с серебряным кубком в руке.
– Прав ли я, Наталья?
– Ты сделал то, что должен был сделать, – сказала Наталья, задумчиво поглядывая на огонь. Затем чуть-чуть пригубила из своего кубка и перевела взгляд на Глеба: – Ты ведь не мог поступить иначе, правда?
– Правда, – признал Глеб. – Но если я прав, то почему мне так хреново?
Княгиня поставила кубок на низкий восточный столик, а сама прилегла Глебу на грудь и погладила его узкой теплой ладонью по щеке.
– Это потому, что до сих пор ты проливал только кровь нелюдей и темных тварей. А теперь на твоем пути встали люди. Злые люди. Твои враги. Твое сердце сжимается от жалости к ним, но ты вынужден делать то, что должен. Ни одно благое дело не приживется, если оно не орошено кровью. Так устроен мир.
