– Сие оружие послужит благому делу! Это говорю вам я, волхв Чтибогх, чьими устами глаголет сам князь Егра! Наши предки и боги тыщи лет помогали нам выжить. И теперь пришел наш черед постоять за них. Это проверка, братья. Чужеземец искушает нас чужими, ложными богами. Коли примем их – не будет нам боле помощи ниоткуда. Вам решать – смиритесь вы или примете бой. Во славу наших богов, наших предков и наших детей и внуков.
– Мы примем бой! – хрипло крикнул кто-то.
– Мы примем бой! – поддержал второй.
– Мы примем бой! – нестройно заголосили другие.
Волхв усмехнулся сухими морщинистыми губами и кивнул:
– Да будет так! – И легонько пристукнул посохом о днище возка.
2
Подфартило сегодня Прошке Суховерту, сильно подфартило. Возле одного из кабаков наткнулся он на пьяненького добытчика, которого еще не успели оприходовать другие жулики. Прошка был невысок, но ловок и, несмотря на то что стукнуло Прошке полных пятнадцать годков, выглядел на четырнадцать, а то и того меньше. Был Прошка вором неприметным, а для бояр, которые привыкли смотреть не ниже бороды, и вовсе невидимым.
Воровским делом Прошка промышлял уже года два и сильно поднаторел в этом. Но то было в его родных краях, а в Хлынь-граде, куда он пришел неделю назад, спасаясь от плохой жизни, карманничать было тяжко. Тут и своего ворья хватало с избытком.
В первый же день Прошку взяли в оборот местные парни-жулики. Загнали в угол за старыми сараями, достали ножи и стали подступать к Прошке, усмехаясь жестокими глазами да пожевывая смоляные щепки.
У Прошки тоже был ножик, но он за ним даже не полез. Вместо того выхватил из кармана небольшую пращу, поднял с земли камень, вложил его в кожанку и взял на изготовку.
– Гляди, Писк, чего это у него? – удивленно спросил один из жуликов.
– Праща, – ответил атаман жуликов Писк, парень длинный и сутулый, повадками и рожей похожий на шакала. Он облизнул тонкие губы и вкрадчиво проговорил: – Слышь, малец, ты пращу-то убери. Не поможет. Только башку себе камнем отстрелишь.
Прошка молчал.
– Как тебя зовут? – спросил тогда Писк.
Прошка стиснул зубы и снова ничего не ответил, чтобы дрогнувшим голосом не выдать своего страха.
– Не дури, – сказал Писк с угрозой. – Нас много. Тебе все равно не выстоять.
Прошка раскрутил оружие, неотрывно глядя в темные глаза вора. И вдруг пальцы его разжались. Камень, со свистом распоров воздух, шмякнул одного из парней в грудь. Парень раскрыл широко глаза и рот, рухнул на колени и выпустил из пальцев ножик. Изо рта у него потекла кровь, а Прошка уже вложил в пращу новый камень.
– Я стрелять умею! – отчеканил он высоким голосом, глядя Писку в глаза. – Этот камень будет твой!
Парень, зашибленный камнем, ткнулся лицом в грязный снег и затих.
– Писк, он Борайку до смерти зашиб! – с ужасом проговорил один из парней.
– Врешь ты, – сказал ему Прошка. – Коли б в сердце попал, зашиб бы. А я метил рядом. Отдышится ваш Борайка.
Парни несколько секунд стояли молча, испуганно глядя на пращу. А потом один из них, самый рослый и грузный, облизнул пересохшие губы и сказал:
– Ну его, Писк. Не связывайся с ним.
– Все равно со свету сживем, – поддержал его второй. – Не мытьем, так катаньем. Пусть покамест живет.
Главарь шайки некоторое время стоял молча, держа нож в стиснутых пальцах, потом усмехнулся и презрительно, сквозь губу, проговорил:
– Ладно, лягушонок, живи. Но запомни: коли увижу тебя еще раз на своем пути, полосну ножом по горлу и брошу в овраг. Понял меня?
Прошка не ответил. Он продолжал глядеть на главаря холодным, угрюмым взглядом. Писк сплюнул себе под ноги и повернулся.
– Айда, ребята, – ощерился он. – После со щенком потолкуем. Не век же ему с пращой да каменьями ходить.
Жулики повернулись и, беспрерывно оглядываясь на пращу, двинулись прочь из переулка. Дождавшись, пока они уйдут, Прошка опустил пращу и вытер рукою потный лоб. Ох и переволновался же он. Думал – все, кранты. Однако крылатый бог Семаргл, обращаться к которому Прошку научил когда-то Глеб Первоход, и тут не оставил юного вора в беде. Уберег, спас, отвел беду.
Камень выкатился из пращи Прошки и упал в снег. И тут кто-то прыгнул на него с крыши сарая, сбил с ног и выдернул из рук пращу. Все произошло так быстро, что Прошка не успел даже напрячься – так и бухнулся в снег с расслабленными руками и глупой улыбкой на роже.
Воры, топоча сапогами, снова вбежали в переулок. Прошка успел лишь увидеть их перекошенные злобой лица, а потом кто-то из парней двинул его сапогом в скулу, и у Прошки сразу потемнело в глазах.
Однако не затем Прошка ходил когда-то с Глебом Первоходом в Гиблое место, не затем учился сражаться с темными тварями, чтобы теперь уступить этим подонкам. Почти ничего не видя, он извернулся, как змея, выхватил из сапога острый ножик и с размаху воткнул его кому-то в ногу. Тут же вынул и, раньше, чем парень закричал, воткнул другому.
Оба вора завопили одновременно, а Прошка быстро отполз в сторону, выставил перед собой нож и крикнул:
– Подходи, гады! Всех исполосую!
А потом, не дожидаясь, пока воры снова кинутся в атаку, полоснул себя ножом по левой ладони, сжал кулак, выдавливая кровь, а потом швырнул пригоршню крови жуликам в лица и захохотал.
– И впрямь сумасшедший, – с ужасом проговорил кто-то из парней.
– В него дух болотный вселился!
Прошка, продолжая хохотать, поднял окровавленную руку в жесте призыва злых духов и медленно поднялся на ноги.
– Духов зовет! – выдохнул один из воров.
– Писк, – боязливо проговорил другой, – лучше бы нам уйти, пока они не явились.
Писк обмахнул себя охранным знаком, повернулся и, ни слова не говоря, зашагал прочь. Жулики торопливо пошли за ним. Двое из них хромали.
Оставшись в переулке один, Прошка еще с минуту хохотал и не мог остановиться, будто в него и впрямь кто-то вселился. А потом замолчал, перевел дух и сунул окровавленную ладонь в снег. Подождав, пока рука хорошенько замерзнет, Прошка вытащил ее и перевязал лоскутом ткани, оторванным от исподней рубашки.
С того дня Прошка тщательно избегал воров и старался все время держаться в тени. И это неплохо ему удавалось.
Была у Прошки и еще одна забота. Прибыв в Хлынь на прошлой неделе, Прошка сразу принялся за поиски Глеба Первохода и даже ходил для этого в Порочный град. Но едва он начинал расспрашивать о Первоходе, как люди тут же хмурились и мотали головами – дескать, ничего не знаем, ничего не видели. Мужики вели себя так, будто бы боялись трепать языками, и этого Прошка понять не мог. Но потом он вспомнил, что люди не любят ходоков и считают их «порчеными» Гиблым местом. Вспомнил и успокоился.
