– Матерый пес, – уважительно определил он. – Больше десяти пудов весу. Отличная была зверюга.
– Прости, я не знал, что он был твоим другом, – с холодной иронией произнес Глеб. – Будешь его оплакивать или наполнишь его кровью свою флягу?
Хлопуша насупился и зашагал к сумке. Глеб, наконец отдышавшись, нащупал в кармане сигареты.
– Первоход… – позвал его вдруг Прошка, и в голосе мальчишки Глебу послышался испуг.
– Что?
– Твое лицо.
– Да. И что с ним?
– Оно… переменилось, – сдавленно пробормотал Прошка.
Глеб поднял руку к лицу, ощупал щеки, нос и лоб, но не нашел ни одной царапины.
– Опять выдумываешь? – нахмурился Глеб. – Если решишь снова пошутить, то предупреждай. В последнее время у меня туговато с чувством юмора.
– Рамон! – дрогнувшим голосом позвал Прошка, не сводя глаз с лица Глеба. – Рамон, посмотри на Первохода!
Глеб повернул голову и взглянул на толмача. Тот впился взглядом в лицо Глеба так, будто увидел перед собой привидение. Глеб нервно дернул щекой.
– Ну? – с натянутой усмешкой осведомился он. – И что ты увидел?
– Прошка прав. Твое лицо стало другим.
Глеб досадливо поморщился и снова ощупал пальцами лицо. Ему и впрямь показалось, что кожа стала грубее и что кости как-то слишком сильно стали выпирать из-под кожи. Да и подбородок его под стриженой бородой будто бы разросся и слегка отяжелел.
– Хлопуша! – позвал Глеб толстяка. – Иди сюда!
Хлопуша подошел, вопросительно воззрился на Глеба.
– Взгляни-ка на мое лицо, – потребовал Первоход. – Тебе тоже кажется, что мое лицо изменилось?
Хлопуша несколько секунд, сдвинув брови, разглядывал Глеба, после чего пожал плечами и сказал:
– Я ничего такого не вижу. Вот только взгляд твой стал злее и холоднее, но после драки с волколаком иначе и быть не может.
Глеб облегченно вздохнул:
– Я так и думал. Ладно, парни, хватит фантазий. Нам пора идти дальше.
3
Солнце еще не зашло, когда путники вышли из заболоченной местности и оказались в густом сосняке. После ходьбы по зыбким мшаникам идти по твердой земле казалось так легко, словно ноги сами несли их вперед. Хвоя тихонько хрустела под ногами, у корневищ вывороченных деревьев поскрипывал песок, пахло смолой и жухлой травой.
– Первоход, – заговорил после долгого молчания Прошка. – Я никогда не встречал человека, который был бы сильнее тебя.
– Спасибо за комплимент, – усмехаясь, откликнулся Глеб.
– А ты бы смог одолеть кодьяка?
– Легко, если бы в руках у меня была ольстра, а в ней – патроны.
– А без ольстры?
– Без ольстры вряд ли.
– Жаль, – протянул Прошка. – А правда, что Гиблое место делится с ходоками своей Силой?
– Только с теми из них, кому посчастливилось выжить.
Несколько шагов Прошка шел молча, а потом вдруг заявил:
– Когда я стану совсем взрослым и окрепну, тоже буду ходить в Гиблое место.
Глеб хмуро взглянул на мальчишку, но ничего не сказал. В голову ему вот уже полчаса лезли мрачные мысли. Он вдруг припомнил слова кузнеца Вакара о том, что люди не заслуживают жалости. Вспомнил разрушенные школы и стертую с лица земли водонапорную башню. Вспомнил прибитых к стене школы преподавателей и изнасилованную учительницу.
Будто какой-то червь окопался в душе у Глеба и беспрерывно грыз ее. Он хотел было поделиться мыслями со своими спутниками, но вдруг остановился и напрягся.
Что-то происходило в его организме. Какая-то тяжесть охватила левое плечо, будто на него положили холодный железный брус.
– Первоход? – вопросительно окликнул Рамон.
Глеб тряхнул головой и двинулся дальше, но вдруг снова остановился и, схватившись за плечо, смертельно побледнел. Плечо будто сжали в ледяных тисках.
– Что случилось? – взволнованно спросил Рамон. – Тебе плохо?
– Нет. Я в порядке. – Глеб снова потер рукою левое плечо, и вдруг лицо его оцепенело. Несколько секунд он ошалело смотрел прямо перед собой, а потом запрокинул голову и рассмеялся. – Голица! – смеясь, проговорил он. – Румяная стерва!.. Не обманула!
Рамон и Хлопуша переглянулись. Глеб оборвал смех и, сжав пальцами плечо, тихо застонал.
– Дьявол, – процедил он сквозь стиснутые зубы. Затем глянул исподлобья на своих спутников и сдавленно проговорил: – Не волнуйтесь, я не рехнулся. Кажется, я знаю, куда нам идти.
Рамон удивленно моргнул и пробормотал:
– Первоход, я…
– Знаю, знаю. – Глеб прищурил темные глаза. – Я веду себя странно. Не удивляйся. Года четыре назад я подцепил ядовитую стрелу. – Глеб поморщился и снова потер пальцами левое плечо. – Подонок, который ее выпустил, смазал наконечник ядом лиловой ящерицы. Боль была такая, что сводила меня с ума.
– Я много слышал про этот яд, – пробасил Хлопуша. – Говорят, человек, ужаленный лиловой ящерицей, кончается в страшных муках.
– Муки были, – согласился Глеб. – Но, как видишь, я остался жив. Однако теперь моя рана снова болит. И, кажется, она болит неспроста. Не знаю, как это объяснить, но боль… она словно указывает мне направление.
– Направление? – удивленно переспросил Рамон. – Ты говоришь о направлении, которое…
– Думаю, чем ближе мы будем подходить к пещере, тем сильнее будет болеть моя рана, – сказал Глеб.
Рамон наморщил смуглый лоб и вдруг спросил:
– Как думаешь, сколько нам еще идти?
– Недолго. – Глеб вытер потный лоб. – Скоморохи не могли забраться далеко. Думаю, до пещеры верст двадцать, не больше.
Рамон поднял голову и посмотрел на солнце, почти касавшееся вершин деревьев.
– Успеем ли дойти туда до захода солнца? – тревожно вопросил он.
– Если поторопимся, то успеем. – Глеб убрал руку с плеча и поправил за спиной кобуру. – Ладно, топаем дальше. Старайтесь идти за мной след в след и не сходите с тропки.
И Глеб, придерживая рукою ножны, снова зашагал вперед.
* * *
За два часа пути путники два раза натыкались на упырей, но это были шатуны-одиночки, и Глеб, молниеносно вскинув арбалет, просто сшиб их с пути, почти не замедлив хода. Он то и дело потирал пальцами плечо, а порою на несколько секунд останавливался, чтобы перевести дух. Рана, оставленная когда-то ядовитой стрелой, болела все сильнее.
После трех часов ходьбы путешественники решили передохнуть и подкрепиться вяленым мясом и сушеными яблоками. После трапезы продолжили путь.
