Хлопуша тяжело вздохнул.
– Н-да… Не думал, что бывают такие девки, как ты. Но нам понадобятся не только лошади, но и оружие.
– У меня есть все, что нужно, – сказала на это Лесана. – А о себе позаботься сам.
Она снова натянула шапочку на голову и убрала под нее волосы. Глядя на девушку, Хлопуша вдруг понял одну вещь, от которой ему стало и приятно, и неуютно одновременно. Парень, с которым он дрался на помосте, оказался не просто девкой, а красивой девкой. Тонкий стан, длинная шея, нежный овал лица, огромные глаза и чувственные губы – не заметить все это мог лишь полный дурень.
«Я и есть этот дурень», – с досадой подумал Хлопуша.
– Сейчас мы разойдемся, – сказала Лесана. – А на рассвете встретимся – на этом же месте. Ты приведешь лошадей.
– А ты? – поинтересовался Хлопуша. – Чем будешь заниматься ты?
– Я схожу в лес и соберу кой-какой травы.
– Зачем?
Лесана едва заметно усмехнулась и коротко ответила:
– Пригодится.
Хлопуша был недоволен тем, что выслушивает распоряжения от девки. Однако все в ее облике говорило об одном: откуда бы ни прибыла Лесана, но там, в своей стране, она явно была не из последних.
Поняв это, Хлопуша скрепя сердце заставил себя привыкать к мысли, что отныне верховодить им будет молодая девка.
14
Прошка Суховерт был доволен своей жизнью. Не нравилось ему лишь одно, а именно: то, что он выглядел гораздо моложе своих лет. На улице прохожие называли его отроком, хотя по годам он давно уж был настоящим мужиком.
Впрочем, малый рост и худое сложение помогали Прошке в его деле. Разве смог бы он влезть в узкое окошко амбара, не будь он так мал да гибок? Да во всем Хлынь-граде не было такой дыры или такого переулка, в которые Прошка не смог бы протиснуться!
И все же иногда было обидно. Особенно когда молодые бабы не принимали его всерьез. Да и прозвище «ворёнок», которое дали Прошке взрослые воры, порою сильно его раздражало. В остальном же Прошка был удовлетворен своей жизнью и не желал в ней ничего менять.
Сидя за столом, Прошка хмуро смотрел на живого мертвеца, которого впустил и пригрел. Впервые Суховерт видел такого смирного и странного упыря. Обычно в глазах у мертвеца нет ничего, кроме пустоты и голода. А этот смотрел, как человек. Нет – скорее, как собака!
Досадуя на себя за чрезмерную мягкость, Прошка надрезал ножом руку, выжал немного крови в деревянную плошку и пододвинул ее к упырю.
– Хлебай, чучело. Свою кровь тебе даю, понял? Это за то, что меня от мужиков спас.
Урод схватил плошку руками, быстро вылизал кровь, затем отодвинулся в угол и там задремал. «Проснется – опять захочет жрать, – подумал, глядя на упыря, Прошка. – И чего я ему тогда дам? Не палец же опять резать. В нем и крови-то уже не осталось. А может, бросить его к лешему? Он ведь упырь. Значит, темная тварь. Чего его жалеть?»
Однако это был необычный упырь, и Прошка отлично это понимал. То синее облако, которое сгустил в воздухе жалкий урод, оказалось не просто облаком, а настоящей дырой в другой мир. Чем-то вроде окна, в которое можно высунуть голову, чтобы посмотреть, что происходит снаружи.
В тот первый раз Прошка сильно испугался. Едва поняв, что облако – это дыра и что вокруг него – не привычные Хлынские леса, а Чащоба Другого Мира, ворёнок тут же втянул голову обратно. И с тех пор голову в облако не пихал. Да и не было его больше, облака-то.
– Слышь, упырь? – окликнул Прошка. – Упырь!
Тварь вскинула голову и уставилась на Прошку своими грустными собачьими глазами.
– Ишь, глядит. – Прошка передернул плечами. – И откуда только ты такой взялся?
Упырь дернул бледными губами, будто хотел улыбнуться, но улыбаться он не умел, и вместо улыбки вышла такая жуткая гримаса, что Прошка поморщился и попросил:
– Умоляю тебя, не скалься. От твоих ухмылок у меня мороз по коже.
Урод послушно перестал улыбаться.
– Вот так, – кивнул Прошка. – А теперь слушай. Я тебя кормлю и пою уже три дня. Кровушки своей для тебя не жалею. Не скажу, что ты мне нравишься, но… В общем, хочу я тебя попросить. В прошлый раз ты сотворил волшебное облако. Сможешь ли сделать его еще раз?
Мертвец снова попытался улыбнуться, но Прошка метнул на него грозный взгляд, и тот поспешно стер улыбку с лица. А потом медленно поднял правую руку и, так же как в прошлый раз, неуклюже прочертил в воздухе какой-то знак. В том месте, где прошелся его отвратительный палец, воздух стал сгущаться, превращаясь в голубоватое туманное облачко.
Прошка затаил дыхание, во все глаза глядя на то, как искрится и разрастается это облачко. А оно все продолжало расти – медленно, неуверенно, и росло до тех пор, пока не стало размером с дверь.
Упырь опустил руку и взглянул на Прошку преданными глазами, словно искал у него одобрения. И Прошка одобрил:
– Молодец, упырёк!
Он поднялся с лавки и медленно, готовый в любой миг отскочить в сторону, направился к голубому облаку. При его приближении облако засветилось сильнее, будто хотело показать себя Прошке во всей красе. А оно и впрямь было красиво. Прошка остановился перед мерцающим облаком и восхищенно пробормотал:
– Брульянт. Большой брульянт…
«Брульянт» отреагировал на его слова по-своему – он легонько запульсировал, а по его плоской поверхности пробежала радужная волна.
Прошка сглотнул слюну. Ему вдруг стало страшно, однако он напомнил себе, что уже совал один раз голову в голубое облако и ничего плохого с ним не случилось.
Упырь следил за Прошкой внимательным, преданным взглядом.
– Чего зенки лупишь, урод? – Прошка погрозил ему пальцем. – Знаю я тебя. Небось, хочешь меня сгубить?
Упырь растерянно заморгал глазами.
– Ладно, – сжалился Прошка. – Может, ты и впрямь хороший. Ежели среди людей есть хорошие, то почему бы им не быть и среди упырей?
Сперва Прошка, как и в прошлый раз, сунул в облако кинжал. Вынул, оглядел – ничего не случилось. За кинжалом последовала рука. И снова полный порядок. Тогда Прошка сунул в облако голову.
Глазам его открылось удивительное зрелище. Хоть Прошка и видел все это раньше, но не удержался от восхищенного возгласа. Прямо перед голубой дырой, в которую он высунулся по грудь, простиралась большая поляна. Травы на ней росли удивительные – голубые, с перламутровыми прожилками. Там и сям ярко горели пятна невиданных цветов. В воздухе, пикируя на их лепестки и снова вспархивая вверх, мелькали сверкающие летуны, не то бабочки, не то стрекозы – не поймешь.
А дальше, за поляной, начинался лес. Деревья в нем были сказочные – с синеватой листвой, испещренной блесткими прожилками. Когда ветерок пробегал по листве, казалось, что деревья вспыхивают голубовато-серебристым огнем, и от зрелища этого у Прошки захватывало дух.
