— Там, в чаше, того злого зелья уже нет, — уверенно и опять тихо толковал Бешбалда. — Ты пей, пей.
Бусыга, сам не помня как, зачем-то взял чашу и выпил в неё налитое. Господи, пронеси и помилуй! Из чаши, точно, перетекло ему в горло нечто сладковатое, тут же ударило по крови, растеклось в брюхе, шумнуло в голове, и стало Бусыге легко и даже весело. Бешбалда на глазах Бусыги снова налил в чашу сильно воняющей, мутной жидовской жидкости, колыхнул, дунул в неё и тут же выпил.
Бусыга приподнялся с травы, заглянул в чашу. Обычно на дне оставалась муть. А тут — на дне чаши три чистых капли светятся. Бусыга перекрестился на случай и чуть себя по башке не стукнул кулаком: Бешбалда!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Это ныне стало ругательством — «Бешбалда», а тогда, в изначальной Руси, падали в ноги тому, кто носил на голове золотой обруч с огромными золочёными рогами и имел статус главного жреца при молитвенном и погребальном капище древнего Бога Быка. Звание его — Беш Баал Да — означало «Главный Нож Бога Баала на Алтаре его». Он возносил живые жертвы Богу, своим ножом даруя им Вечное Небо. Конечно, ему, Бешбалде, обратить свинячье жидовское пойло в чистый, как слеза, спирт, раз плюнуть. От попал же Бусыга к кому!
Купец взял с огромной, ему протянутой ладони, горсть солёных слив, с немалым удовольствием разжевал, косточки собрал в кулак. Бешбалда молчал, жуя солёные сливы.
— Нам к великому князю Московскому надобно попасть, — умоляющим голосом заговорил Бусыга. — Попасть по доброму делу. Зарок дали помершему купчине Афанасию, что к великому князю Московскому попадём и предсмертный наказ Афанасия выполним. Наказ — дело святое... А вдруг попадём ко князю да что не так скажем, а?
— Тверской купец Афанасий сын Никитин наказ вам передал?
— Он. Ты знал его, что ли?
— Слышал, было время... Правильно, не всё надобно князю говорить. Но ежели придётся-таки, то жида того, Леона, ругни. Прямо в княжьи очи. Князь Московский на жида заморского надежду поимел... Какую надежду поимел, ту радость и получил...
— А что, полагаешь, наши колдуны Иоанна бы вылечили от болезни?
— Хех! Там лечить-то — безделицу ненькать... Дают болящему пить до горла горячее пиво или квас. Потом сажают на норовистую лошадь, и пока не упадёт с неё, так пусть и скачет. Через два дня такого лечения камчуг сам дробится и покидает тело песком, когда помочишься.
Бусыга не удивился. Он на Пскове и не такие колдовские выверты видел.
А вот ещё есть другой способ камчуг лечить. — Бешбалда потёр рукой свою голову. — Надо за один присест съесть ягоду астраханскую именем арбуз. В половину пуда весом чтоб была та ягода.
Тут Бусыга Колодин не выдержал, всё же хохотнул:
— Ну, тут ты, колдун московский, малость пошёл на загиб. Какая такая есть ягода да чтобы в половину пуда весом?
— Бывает такая ягода, да-да, и в половину бараньего веса. Не веришь? А ещё купчина... — Бешбалда без улыбки посмотрел на неверящего Проню, стал продолжать рассказ о несчастном наследнике великого князя Московского. — Сказывал мне конюший великого князя, боярин Шуйский... он родня мне по матери... но об этом помалкивай... Так вот, будто Еленка молдаванская, змея вывертливая, вызвалась сама найти своему мужу Иоанну лекаря в заграницах. Нет бы великому князю Ивану Васильевичу задуматься, как так быстро у снохи его подлой нашёлся заграничный лекарь? Ведь сын его мучается... родительская кровь шумит, голове покою не даёт.
— И лекарь что?
— А что лекарь? Он такой лекарь, как ты коновал... «Я, — говорит, — имею дипломы и грамоты от разных государей!» И показал Ивану Московскому той грамоты. Нонче любой дьяк тебе таких воз накарябает.
— Эх, жиды, паскуды! — Бусыга взялся за голову и так сидел, слушал.
Бешбалда говорил, закрыв глаза, будто читал:
— «Я, — объявил жид отцу Ивану Васильевичу, — вылечу сына твоего; а не вылечу — вели меня казнить смертною казнью». Великий князь велел лечить; Леон стал давать больному лекарство внутрь, а к телу прикладывать стклянки с горячею водою; Иоанну стало хуже и он умер тридцати двух лет. Старый великий князь велел схватить лекаря
[25]...
— На месте надо было рубить, чего хватать? — вскинулся Бусыга.
— Похоронное дело, на месте нельзя... Христианский обычай... Да и заморские лекари бучу бы подняли. Мол, бывает, мол, ошибся ... Ну, вот почти три года томил Иван Васильевич того Леона в темнице. Сегодня справит великий князь очередную годовщину по сыну, а завтра... Завтра конюший Шуйский тому жиду по горлу проведёт ножичком... Я для такого дела ему свой ножичек дал. То-о-о-онкий! Давай спать.
— Я завтра схожу туда, на те мостки, — сказал Бусыга.
— Не ходи, спать перестанешь... Шуйский — резальщик тонкий... уметливый...
Бусыга посмотрел угасающим взором на Бешбалду и смежил веки. Дрёма напала. Лёгкая, чистая...
* * *
И где это носит Проню? Хоромный дьяк Тугара подсказал идти в монастырь на Голутве, но как тому дьяку верить? У него в глазах иногда промаргивается такая склизкая муть, что барану ясно — смелый вор тот дьяк.
Из темноты улицы неуверенно подала голос усталая лошадь. Бусыгу кто-то большой, бородатый окатил холодной колодезной водой. Он попробовал продрать глаза, сразу стало бодрить дыхание. Сбоку, из-за колодца, вывернул Проня Смолянов.
— Веди меня скорей к лежаку! — потребовал он пьяно, водочным угаром заглушая острый конский пот от своего мерина.
Сам себе удивляясь, что оставался совершенно трезв и совсем спокоен, Бусыга почти ласково спросил Проню:
— Хоть тетрадь-то при тебе?
— He-а. Не при мне. Отдала одна баба тетрадь переписчикам. Будем ей должны завтра. Ты — деньгами, пять алтын серебром, а я... — Проня споткнулся о порог дома. — А я отдам долг своим сосудом мерзости и греха... Так та баба велела... Иначе нам тетради не видать!
Бусыга Колодин поволок тяжеленного товарища к лавке, бесясь, что аж пятнадцать копеек завтра кому-то отдавать, да не медью, а серебром! А Проня всё цеплялся сапогами за какие попало предметы в избе да всё бормотал, то зло, то умилительно:
— Сволочь всё же этот тверской Афанаська! Ну, мог и правда закриптовать своё письмо! Нет, наборонил целую тетрадь русским языком! Ну, мог бы тогда соврать где надо! Нет, не врёт, господи прости. А правду прямо так и пишет: стоит, мол, каменный Бык на площади, а копыта у него золотые! Золотые копыта, понимаешь? Одно от земли поднято, и кто похочет, тот то копыто целует! Вот ведь вера у людей, а? Копыто целовать! — Проня захохотал и шатнулся на лавку.
Бусыга решил утром избить его до полусмерти да возвертаться во Псков. Какая-то баба, какой-то бык? Пропала драгоценная тетрадь, где её теперь изыскивать? Только и осталось, что великого князя Ивана Васильевича просить сделать обыск на Голутве, а он... пошлёт тебя посохом по хребту. Ему нынче до тетради ли, когда он завтра жида казнит, а послезавтра пойдёт Псков грабить?
