— Это всё? — переспросил Николай. — Это мог быть кто угодно. Почему подумали на Константина? Потому что он бил жену?
Бенкендорф предпринял над собой последнее усилие.
— Потому что фонтан был как раз под окнами покоев вашего брата, где он предыдущим вечером буянил с компанией друзей. Они перепились и бог знает что творили. И...
— И?
— И потому что подобное до того произошло только однажды. Но, к счастью, не закончилось смертью девицы.
Об этом Николай ничего не знал.
— Мой брат?..
— Нет. Ваш батюшка. Молодая графиня Чернышева. Ныне Плещеева. Ей запрещено показываться при дворе.
Вот теперь Александр Христофорович сказал всё. И был убеждён, что навсегда потерял расположение великого князя. Не всякий переживёт подобные откровения о своей семье.
— Да-а, — протянул Николай. — Нас вязать надо и держать под караулом. А эти дети, — он кивнул в сторону далёкого плаца, — предлагают стреляться.
Царевич произносил слова с нарочитой издёвкой, но Бенкендорф видел, что парня трясёт.
— Зачем вам всё это понадобилось? — упрекнул он. — При чём здесь вы?
Николай помедлил.
— Я хочу знать... на что способен, если... вот так не владею собой...
— Полезное знание, — вздохнул Бенкендорф. Он поддержал великого князя за локоть, когда тот вставал. — Поедемте, ваше высочество. Ещё с дуэлью разбираться. Да, — генерал сдержанно улыбнулся, — целью моего приезда были вовсе не сии откровения. Я намеревался сообщить вам о прибытии вашей супруги Александры Фёдоровны.
Николай вздрогнул от неожиданности. Ещё не хватало!
Спутники сели на коней и в подавленном молчании достигли Вильно.
Первое, что сделал великий князь по возвращении, это не позволил жене распаковать вещи в генерал-губернаторском доме, где та уже угнездилась.
— Сударыня, я видеть вас не желаю, — отрезал он. — Возвращайтесь в Петербург незамедлительно.
— Но, Николя, я добирайся очень долх и хотяй гаварить, ну, ми могли б, если ти болше не тах золь...
Она уже и русский начала учить! Вот горе-то!
— Уезжайте, — замотал он головой. — Я не тах золь, но, кажется, опасен. И могу причинить вам какую-нибудь беду.
— Ви болны? — догадалась молодая женщина. — Я сталь ухаживат за вам. Я совсем не плёхой тётка. Я сделяй глупство. Но я хочу быт с вам. И я хочу, чтобы ви мне прощевали.
Ну что тут делать?
— Оставайтесь, — с отчаянием бросил великий князь. — Сами напросились. Пеняйте на себя!
Глава 8
«ДОБРЫЕ РОДСТВЕННИКИ»
Париж
Александра Васильевна Браницкая сама вывела зятя из затруднения. На следующий день после свадьбы она позвала его к себе и выразила желание, чтобы молодые как можно скорее отбыли в Англию.
— Да и мне, старой, домой пора, — продолжала она. — Зажилась, вишь, в Париже-то. Все дела сделала. Надо и честь знать.
Михаил попытался было позвать тёщу с собой. Положение обязывало. Но графиня остановила его жестом.
— Миша, — она гораздо раньше начала так называть его, чем жена, — поймите и меня тоже. Ваш батюшка немного думал о приличиях, когда не пожелал приехать. Я всем сердцем хочу, чтобы моя девочка благополучно вошла в ваш дом. Если она поедет одна, то, быть может, граф Семён Романович скорее смягчится, и у неё будет случай завоевать его доверие. Если же приеду я, то из неприязни ко мне он станет задевать Лизу, перенося на неё нашу старую вражду. Так что я лучше домой. Лиза сумеет расположить к себе даже Кощея Бессмертного. Ваш же батюшка, хоть и педант, имеет доброе сердце.
Воронцов был благодарен старухе за эти слова. Чудесная у него тёща. И чего отец так взъелся на семейство Браницких?
Поняв его мысли, Александра Васильевна кивнула на портрет светлейшего князя.
— До того как выйти замуж за графа Семёна, ваша матушка принимала ухаживания моего дяди. Я ничем не хочу омрачить её память, но, поймите, перед этим человеком невозможно было устоять. Так что нежелание вашего отца иметь с нами дело и понятно, и простительно. Поезжайте с Богом. И положитесь на Лизу, она всё поправит.
Уилтон-хаус. Англия
Чай со сливками, так называемый «low tea», бывший посол привык пить в 11 часов утра. Его подавали на низеньких китайских столиках, поставленных против окна-эркера, из которого была хорошо видна дорога через парк. Бронзовая муза, трубившая в горн на коньке крыши, осеняла крыльями луга, гранитный мост через речку Нэддер, а в отдалении триумфальную арку с конной фигурой Марка Аврелия. Густая зелень на фоне серого неба отсвечивала холодными осенними тонами.
Никакой регулярности, абсолютная естественность и простота были девизом пейзажного сада Пемброков, к которому Семён Романович тоже приложил руку. Это требовало больших знаний и большого упорства — создать иллюзию нетронутой природы, незаметно расчистить нужные перспективы, подсадить где ели, где боярышник с тёмной листвой, где клён и остролист. В Англии натуру не насиловали, а воспитывали, будь то человек или дерево. Ко всему следовало подобрать подход и, действуя твёрдо, но осторожно, пестовать растение нужной формы.
Именно так граф относился и к своим детям. Бог знает, почему они вышли такими разыми? Давало себя знать и фамильное упрямство, и тот факт, что дочь навсегда осталась возле отца, а Михаил вырвался и бежал в Россию. Иным словом Семён Романович не мог назвать поведение сына. Едва император Павел отошёл в мир иной, юноша потребовал отъезда на службу. Он спешил в неизвестность, полный восторгов и самых радужных надежд. Громкие победы прошлого царствования многим вскружили головы. Миша хотел славы в овеянной славой стране. Напрасно посол предостерегал сына от иллюзий: «Держава, в которую ты направляешься, ничем не похожа на ту, где привык жить. Сейчас, после гибели тирана, её обитатели прославляют свою свободу под скипетром государя кроткого, терпеливого и обращённого душой ко благу. Однако на самом деле они несвободны. Истинная свобода заключена в Законе, равном для всех сословий. В конституции и праве выбирать правителей. Такой свободой наслаждаются пока лишь британцы».
Михаил не внял. Он заранее восхищался ни разу не виденной родиной и обожал её со всей страстью идеалиста. Что стало с его мальчиком за двадцать лет? Во всяком случае, он растерял львиную долю иллюзий. Устал. И уже понимал Россию лучше, чем сам посол. В его чувстве появилось много горечи. Кажется, теперь он любил её по-настоящему — с болью и ожесточением. Но почему-то без стыда, свойственного отцу. Право на это ему давали война, пережитые страдания и слава, а также превосходство русских в тех случаях, когда нужно умирать. Самого Семёна Романовича подобные вещи не убеждали. Каждый народ должен заботиться, в первую очередь, об улучшении жизни. Так же как и каждый человек. Если бы Михаил женился на англичанке, сердце старого графа было бы спокойно. А теперь...
