Его упрёки вывели молодую женщину из столбняка.
— Но ведь ты... всё это знаешь! — с укором воскликнула она.
— Лиза! — граф взвыл, как будто ему на ногу наступила полковая лошадь. — Я бы тебя попросил...
Не в силах произнести больше ни слова, он спешным шагом покинул атриум, оставив супругу в полной растерянности. Некоторое время Михаил бродил в одиночестве по руинам, сбивая палкой головки ирисов и произнося в пространство речи о дамском целомудрии. Графиня же сидела в темноте, укутавшись шотландским пледом, и думала: кто учит её добродетели? Человек, убивший сегодня двоих? Наконец она замёрзла и начала поскуливать. По этому звуку её и нашёл муж.
— Давай помиримся, — взмолилась Лиза. — Я же не нарочно!
— Простите меня, мадам. Я был несдержан.
Граф присел на корточки и смахнул со щеки жены блестевшую под луной паутинку. Потом достал фляжку джина, и они вдвоём быстро опростали её, полные взаимного раскаяния. Легли на циновках, некоторое время смотрели на звёзды, наконец потянулись друг к другу, желая согреться. В эту ночь Михаил впервые любил жену так, как ему хотелось. А Лиза была с ним горяча и настойчива, чего не случалось прежде.
Наутро в оправдание своих действий граф сказал:
— Я был пьян. Куда вы смотрели, сударыня?
— Я тоже, — рассмеялась она. И повисла у него на шее. — Разве плохо? Ну, скажи, плохо?
В Помпеях путешественники провели ещё сутки и на следующий день, до жары, двинулись в обратный путь. Спустившись в рыбачий посёлок под городом, Воронцов продал лошадей и нанял яхту, которая и доставила их с Лизой обратно в Неаполь. На прощание граф отвёл Яненко в сторону и вручил молодому художнику «гонорар за показ древностей». Менее всего Михаил хотел, чтобы парень принял деньги как подачку. Но, увидев, сколько ему дают, пансионер чуть не разрыдался и бежал за четой путешественников до порта, умоляя взять назад хотя бы половину.
— Послушайте, Яша, — с укоризной сказала ему графиня. — Мы богаты, а вам нужно. Соотечественники должны помогать друг другу.
— Если бы все так думали!
У пристани они расстались, и юноша ещё долго махал им рукой с берега.
Павловск. Окрестности Петербурга
Вдовствующая императрица Мария Фёдоровна не любила носить тёмные, траурные платья. Особенно дома, в Павловске. Этот дворец — место её истинного счастья — она получила в собственность по завещанию супруга, бедного государя Павла Петровича. Было время — она любила его. Было — ненавидела. Но всегда жалела. Лишь здесь, в милом жёлтом доме на взгорье, похожем на помещичью усадьбу, они некогда составляли единое целое. Здесь росли младшие дети. Здесь Мария Фёдоровна была хозяйкой. А Пауль — отцом семейства.
Императрица избегала холодной мрачной Гатчины. Громадного замка, способного проглотить до пятисот человек челяди и несколько тысяч солдат и офицеров — военную игрушку мужа. Свист флейт и бой барабанов на плацу. Крики, отрывистые приказы, горны и почасовые выстрелы из пушек. Всё это было ей чуждо. Иное дело зелёные перины павловских лугов, светлые дубравы, тихая, как хрусталь, река. Тут Мария Фёдоровна пряталась от зла, приносимого в её жизнь высоким положением супруга, а потом старшего сына.
Впрочем, государыня была не робкого десятка. И созерцательности в её натуре хватало ровно на мизинчик. Как и покойная свекровь, она вставала рано, часов около шести. Обливалась холодной водой. Пила крепкий кофе. Работала с бумагами. Свои дела почтенная дама вела сама. Управление имениями, вклады в банки, доходы с уральских заводов и сибирских рудников... Потом наскоро завтракала и принималась за дела чужие. А именно: богоугодные заведения, больницы, приюты, училища для девиц — всё, что в бюджете проходило по графе «Ведомство императрицы Марии» и на что она умела-таки выбить деньги из государя.
Вся первая половина дня уходила на поездки. Вторая, наступавши довольно поздно — около пяти, отдавалась рисованию. Мария Фёдоровна писала пейзажи, натюрморты, сама гравировала, лепила и вырезала камеи с профилями детей. Последнее умение ей тоже как будто досталось от свекрови. Даже удивительно, когда люди живут долго бок о бок, то кровь перестаёт иметь значение. Таланты могут быть завещаны, так же как драгоценности.
Отношения Марии Фёдоровны и покойной Екатерины не были тёплыми. Невестка не могла простить государыне-бабке, что та забрала у неё старших сыновей — Александра и Константина. В конце концов, мальчики выросли чужими отцу, и это привело к трагедии. Кроме того, деятельная натура великой княгини билась в узком мирке малого двора. Ей негде было развернуться. Но и восшествие на престол Павла не распахнуло окон золотой клетки — у мужа были иные женщины, прихоти которых он исполнял и советов которых слушался.
Неожиданное горе — смерть Пауля — резко изменило судьбу императрицы. Замкнутая и холодная супруга Александра не смогла занять главенствующего положения при дворе. Спряталась. Ушла в тень. А Мария Фёдоровна, с её деятельной натурой, любовью к праздникам, пышным выходам и участию в делах света, оказалась пупом земли. Её донимали прошениями, жаловались, взывали о помощи, просто ставили в известность. Ибо знали, что вдовствующая императрица командует окружающими, как жена дивизионного генерала, к которой офицеры потихоньку бегают занять целковый, спросить совета о приданом невесты и вызнать о возможном производстве в новый чин.
Так Мария Фёдоровна превратилась во всероссийскую «Матушку», и эта роль шла ей как нельзя больше. Высокая, статная, белокурая, она благодаря полноте, до зрелых лет сохраняла свежесть лица. Подданным нравилось и то, что многими повадками государыня копировала покойную свекровь. С тем отличием, что её репутация оставалась чиста, как лист гербовой бумаги.
Сегодня у императрицы был назначен выезд в Смольный институт. Там девицы давали показательную оперу «Земира и Азор». Не слишком-то хотелось тащиться по жаре, но не огорчать же пансионерок, их наставниц и родителей. А кроме того, надо поддерживать своё реноме. Мария Фёдоровна надеялась вернуться в Павловск ещё до пяти и «маленько помалевать на закате», как она выражалась.
Три чашечки кофе и гренки с мармеладом составили её завтрак. Солнце рисовало тёплые узоры на дубовом полу. Жаль покидать уютное гнёздышко! Так бы и разнежилась кошкой на подоконнике. Как вдруг явившийся дворецкий доложил, что прибывший из столицы великий князь Николай Павлович просит разрешения посетить мать.
— Как некстати, — государыня взглянула на часы с пальметками.
Нет, она всегда рада видеть сына. Но всему своё время. Через полчаса ей выезжать.
Между тем Николя, который вообще не умел ждать, вошёл прямо за дворецким и ввалился в столовую, наступая слуге на пятки. Мария Фёдоровна знаком приказала ему подойти, протянула руку для поцелуя и в ответ коснулась губами лба. Волосы царевича пахли солнцем и пылью. Значит, он по дороге снял шляпу и скакал с непокрытой головой. Её величество укоризненно подняла на сына глаза. Двадцать второй год, а всё как мальчик!
