Чтобы понять, что ваш ребёнок растёт, его надо ненадолго оторвать от себя. За то время, пока великий князь был р Вильно, он существенно возмужал. «Семейная жизнь всегда идёт на пользу, — с удовлетворением констатировала Мария Фёдоровна. — Женишь парня, и куда только деваются прыщи, нервозность и голодный блеск в глазах? А он становится видным малым. Даже красивее старшего. Что только делать с его характером?»
— Матушка, уделите мне немного вашего внимания. — Николай снова поклонился и скользнул глазами по столу.
«Он не завтракал, — угадала Мария Фёдоровна. — Или хочет мармелада. Здоровый лоб, а всё любит сладкое».
— У вашего высочества есть десять минут, — отчеканила она. — Я еду в Смольный. Меня ждут. Опоздание будет бестактностью.
На его лице отразилась досада.
— Я не заслуживаю получасового разговора?
— Что за тон вы себе позволяете? — вдовствующая императрица поднялась. — Разрешите напомнить вам, что вы приехали без предупреждения. Крайне не вовремя. У каждого из нас есть обязанности, и я...
— Маман, наш отец был сумасшедшим? — выпалил Николай, цепко впившись ей в лицо глазами.
— Ох. — Мария Фёдоровна не ожидала такого вопроса. Чашка в её руке дрогнула. Кофе испачкал льняную скатерть. Теперь пятна не вывести! — Почему вы... Да что за глупости, Николя?
Он болезненно повёл шеей.
— Ответьте, мадам. Кажется, это не займёт десяти минут.
Вдовствующая императрица молчала. Она смотрела в окно, где к крыльцу уже подали карету. Муха, залетевшая в комнату, с гудением билась о стекло. По лицу матери Николай понял, что одним ударом разбил её черепаховый панцирь, и теперь почти раскаивался в этом.
— Кто вам сказал? — глухо спросила женщина.
— Разве это тайна? — вздохнул великий князь. — То, что о нём говорят, правда?
Мария Фёдоровна пожевала губами, стараясь этим энергичным движением вернуть своему лицу привычное выражение спокойной властности. У неё ничего не получилось.
— Не всё. Но правда. — Она цедила слова, как набавляют мелочь за покупку. — Что именно вас интересует?
Николай помедлил. Он не знал, как сказать. Но, собравшись с силами, решился:
— Приступы гнева... У него были часты?
Мария Фёдоровна откинулась на спинку стула и внимательно вгляделась в лицо сына.
— Да, случалось, — кивнула она. — Только к вам, Николя, это не имеет никакого отношения.
— То есть? — не понял великий князь.
— Вы впали в ярость? — пожилая дама скорее утверждала, чем спрашивала. — Поколотили кого-нибудь из подчинённых и решили оправдать себя фамильным недугом? — В её голосе послышался укор. — Между тем это элементарная распущенность, свойственная вашему нраву. Ничего более.
— Но братья...
— Ваши братья одно. Вы — другое.
— Объяснитесь. — Николай не желал довольствоваться недоговорённостями.
Мария Фёдоровна вздохнула, перешла на диван и похлопала ладонью рядом с собой.
— Я расскажу вам одну историю, после которой вы не зададите ни единого вопроса.
Сбитый с толку великий князь кивнул.
— Жила на свете одна знатная госпожа, чей муж страдал нервным расстройством. Когда она заметила, что у её старших детей проявляется нечто похожее, она испугалась. Ей пришло в голову пойти к лейб-медику и спросить, как можно избежать душевного заболевания у последующих малышей. Врач не смог её утешить. «Мадам, — сказал он, — вам придётся выбирать между верностью мужу и здоровьем детей. Иного выхода нет». После долгих страданий она решилась последовать совету. Вот и всё.
Смысл сказанного ещё не вполне дошёл до великого князя.
— Вы можете не опасаться за свою голову, мой мальчик, — снисходительно улыбнулась вдовствующая императрица. — Только за свою кровь.
Николай подавленно молчал.
— А... а этот человек... — попытался спросить он.
— Его уже нет с нами. — Мария Фёдоровна встала, показывая, что не намерена продолжать разговор.
«Всё это очень странно, — думал царевич. — Кто поверит, что у неё был любовник? Наша матушка — храм добродетели». С этими мыслями он проводил вдовствующую императрицу до кареты, закрыл за ней дверцу, а сам вернулся в столовую, где обер-шенк, прекрасно знавший вкусы третьего из сыновей своей госпожи, уже поставил на стол целое блюдо пирожных с кремом, цукатами и взбитыми сливками.
Венеция
Воронцовы вплыли в Венецию ранним утром. Граф инстинктивно не доверял этому городу. Здесь умерла его мать, когда отец служил послом в Светлейшей Республике. Возможно, он предпочёл бы вовсе миновать прекрасную Серениссиму. Но Лиза мечтала увидеть карнавал.
Все ставни были плотно закрыты. На верхних, пустующих этажах их не отворяли с прошлого века. Коричневато-свинцовая вода пахла гнилью и тиной. Она бестрепетно покоилась в каменных ложах каналов. То там, то здесь на её глади взгляд цеплялся за плывущую гирлянду, маску или шелуху от грецких орехов. Граф вынул записную книжку, покопался в ней и велел гондольеру править к палаццо Мастелли на канале Каннареджо напротив площади Кампо деи Мори. Там сдавали комнаты знатным постояльцам. По словам опрошенных ещё в Англии путешественников, это было тихое и весьма пристойное место.
Палаццо оказалось маленьким. Со львами и верблюдами на каменном фасаде. Его стены снизу чуть не до половины первого этажа были покрыты зелёной плесенью, а под бьющей о них волной колыхались бороды водорослей. Воронцовы наняли второй этаж. Их удивило, что камины оказались только в двух комнатах, и те вместо тепла дышали сыростью. Остальные помещения обогревались с помощью переносных жаровен. Причём дрова стоили дороже, чем жильё. Лиза потребовала от хозяина, чтобы сегодня же дом был согрет. Но, несмотря на старания прислуги, сырой стылый воздух стоял под высокими потолками, не колеблясь даже от дыма. В результате в первую же ночь Михаил разразился надсадным кашлем. Графиня встала с постели, чтобы подать ему воды, и с ужасом обнаружила, что муж горит.
Была ли это лихорадка? Или хворь, спалившая в чахоточном огне мать Воронцова? Сказать трудно. К рассвету граф уже метался в бреду, и Лиза не успевала менять ему рубашки, что в сырой, холодной постели не приносило никакого облегчения. Утром она послала за доктором. Эскулап едва говорил по-французски. Как считал Михаил, к счастью. Он-то сквозь жар слышал обрывки разговора и места себе не находил от досады. Напугает женщину. Что она станет делать? Одна в чужом городе.
Отчаявшись понять итальянца и сердясь на него за грязные ногти, графиня спустилась вниз к хозяину гостиницы и за особую плату попросила послать мальчика на поиски врача-немца.
— Allemand docteur! — терпеливо повторяла она, пока не втолковала, чего хочет.
Черномазый пострелёнок убежал на улицу с запиской в кулаке. Немец явился только к полудню, когда Михаилу стало ещё хуже. Это был маленький, чистенький старичок в чёрном старомодном сюртуке до колен и с высоким стоячим воротником, почти закрывавшим ему щёки. Он долго осматривал больного, слушал грудь и спину, качал головой, морщил лоб. Потом выписал длинный рецепт настоек из трав, которые унимали кашель. Что же касается жара, то ничего, кроме собственного организма, помочь пациенту не могло.
