Парень надулся и заявил, что это моветон — не оставлять на столе спиртного. Но граф окоротил его:
— Нынче молодые люди требуют к себе уважения не по чину. В корпусах все вежливости да нежности. «Вы» да «вас». А в наше время, бывало, отдуют в субботу правого и виноватого и тогда уж отпустят домой. Зато и учились хорошо, и годились на всякий род службы. Не делили, кто инженер, кто сапёр, кто артиллерист. Стыдно было не уметь! А вы на что годитесь?
Последний камень был брошен в огород новичков. И те едва не поперхнулись куском. Фабр опустил глаза в тарелку. Казначеев же исподлобья сверлил глазами хлебные порции. Они были не больше, чем вчера, и каждому полагалось по одному куску. За неимением пищи обед быстро закончился. Гренадеры выстроились в две шеренги и хором провозгласили:
— Благодарим покорнейше, ваше сиятельство, за хлеб, за соль!
Аракчеев поклонился им со словами:
— Чем богаты, тем и рады. Спасибо, ребята, что не забыли меня, старика.
Тут явился опять лакей с подносом, на котором лежали какие-то бумажные свёртки, похожие на колбаски. Их роздали унтер-офицерам и рядовым. После чего те удалились, чеканя шаг.
— Я желаю, чтобы вы выехали незамедлительно, — обратился граф к Фабру и Казначееву. — Присоединяйтесь к моим гренадерам. Они довезут вас до деревни Палички за полторы версты отсюда. Там возьмёте по моему ордеру экипаж и причитающиеся вам подорожные. О багаже не беспокойтесь, он уже отправлен.
Последнее известие удивило гостей. Было исключительно неприятно, что кто-то чужой собирал их вещи. Но, кажется, граф даже не догадывался о подобных неудобствах. Догнав гренадер и сообщив им волю начальника, новички проследовали вместе с ними до подводы. Им предложили по-простому сесть в телегу, а сами солдаты двинулись пешком. Выехав из имения, гренадеры шагали до ближайшей рощицы, где остановились и стали вынимать из телеги походную форму, а обратно складывать парадную — мундиры, краги, портупеи и кивера в чехлах. Потом старые служаки, давно смекнувшие, что к чему на графских обедах, развязали узелки с хлебом. И молодое дурачье, не озаботившееся запастись хотя бы сухарями, накинулось на чёрствые горбушки, как на сдобы.
— Берите, ваши высокоблагородия, — предложил один унтер. — Небось животы сводит.
Фабр с Казначеевым с благодарностью приняли солдатский хлеб, а потом поинтересовались, чем граф оделил гренадер в дорогу. Тех тоже сжирало любопытство.
— Гляньте, гляньте, — с усмешкой бросил тот же унтер. — Право, потеха!
Молодые солдаты живо размотали «колбаски». На траву посыпались медяки. У каждого было по пяти пятаков.
— Годится на баню, свечку и мыльную верёвку, — невесело пошутил один солдатик. — А может, и на рюмочку.
— Отслужи молебен Царице Небесной, что вынесла тебя целым и невредимым, — одёрнул его унтер. — Ну, все налюбовались? Поехали до дому. Беда, если опоздаем к вечерней перекличке.
Глава 11
КАРНАВАЛ
Венеция
Люди женятся для того, чтобы иметь детей. Но, привыкнув, они начинают ценить общество друг друга и с испугом думать, как изменится жизнь с появлением третьего. Графа мучили сомнения, как долго они с Лизой смогут любить друг друга и когда следует остановиться? Молодая женщина об этом не знала, врач ей ничего не сказал, Александра Васильевна была далеко, и супруги после всестороннего обсуждения вопроса решили, что пока беспокоиться рано, пусть всё идёт как идёт. Тем более что шло весело.
Близился карнавал. Город расцветал на глазах, пряча грязные углы и отслоившуюся ноздреватую штукатурку под цветочные гирлянды, а гнилую воду — под дробящиеся ночные огни, пёстрым плащом покрывавшие каналы. Старая столица дожей дышала праздником, словно ради него и жила остальное время. Она дремала целый год и просыпалась только на десять дней перед Великим постом, чтобы явить миру былое великолепие хозяйки Адриатики.
Сначала Воронцов вообще не хотел заказывать себе костюм. Но потом, уступив уговорам жены, выбрал пурпурную патрицианскую тогу и белую льняную тунику с золотой вышивкой по подолу. Лиза облачилась в венецианское платье XVI века с «бродячим декольте», как бы ненароком обнажавшим то одно, то другое плечо. И только волосы оставила, как прежде, потому что боялась показаться нелепой. Оба надели белые маски — уродливые, на взгляд Михаила, и, как ему показалось, разом отделившие их друг от друга. Он словно потерял жену за деревянной клювастой личиной. Лизе же всё было внове и всё нравилось, как ребёнку перед Рождеством.
От палаццо Моретта Воронцовы на гондоле отправились к мосту Риальто на Большом канале и какое-то время наблюдали общий пёстрый хаос на воде. Потом у Лизы стала кружиться голова от качки, и Михаил попросил отвезти их к какому-нибудь мосту, с которого хорошо наблюдать за карнавальными процессиями. Гондольер заверил, что деревянный Понте дельи Скальцы — рукой подать — и с него виден весь город как на ладони. Врал, конечно. Но мост и правда давал хороший обзор, пассажиры остались довольны. Если бы не толпа, готовая сбросить за перила зазевавшегося, цены бы этому мосту не было!
Воронцовы были мигом притиснуты к бортику. Кто-то кричал и бил в барабан. Яркая вереница бабочек с картонными крыльями и проволочными усами продралась сквозь целый строй римских легионеров, оставляя на их нагрудниках мучную пыльцу.
— Смотрите! Смотрите! Вон лодка дожа! — закричал кто-то над ухом Михаила. Граф на минуту отвлёкся, глядя вниз, где по каналу плыла золотая ладья с крылатым львом на флаге.
— Да нет же! Это комедианты! — раздался другой возглас справа. — Тот толстый изображает дожа. Вон у него ключи!
Лиза не понимала ни слова и была более внимательна, а муж реагировал на каждый вскрик и поминутно отвлекался. В самом начале толчеи он взял жену за руку. Её влажные от волнения пальцы несколько раз выскальзывали из его ладони, но Михаил снова находил их и в наказание за беспечность сжимал так крепко, что графиня вскрикивала, но не жаловалась.
Разодетая толпа паяцев в маленьких лодочках следовала за резной золотой гондолой дожа. Они дудели в картонные дудки, размахивали гирляндами бумажных цветов и бесстыдно обнимали друг друга, демонстрируя кто обнажённую грудь, кто ляжку. Карнавал не знает приличий. Человеку иногда нужно побыть свиньёй. Граф этого не любил и повернулся к жене, чтобы отвлечь её внимание от голозадых шутов. И в этот момент он ощутил, что его рука пуста. Пальцы сжались, хватая воздух. Потом ещё и ещё раз. Воронцов вертел головой, отыскивая чёрные кудри Лизы среди целого моря громадных шляп, чёрных старомодных треуголок, венков из шёлковых роз. Тщетно. Графиня была невелика ростом, и её плотной стеной закрывали чужие плечи и спины. Потерять её было всё равно, что потерять ребёнка. Сомнут, затопчут.
Михаилом овладела паника. На мгновение ему показалось, что он наконец нашёл руку жены. Сжал. И услышал гневный возглас по-итальянски:
— Какого чёрта? Маска! Держи свои лапы при себе!
