Полицейские посадили арестованного в лодку и мимо праздника повезли куда-то по каналу. Вскоре их гондола свернула в боковое ответвление, где было не так шумно. Центр города притягивал публику, как сияющий огнями шар. Золотое сердце Серениссимы пульсировало уже позади. Снова запах гнили и тины ударил в лицо Михаилу. Он подождал ещё немного, пока вокруг воцарится темнота, нарушаемая лишь светом большого фонаря на носу полицейской лодки. Арестант сидел между двумя стражами, но это не имело значения.
Улучив момент, Воронцов резко ударил их локтями в бока, вскочил на ноги и, с силой качнув гондолу, черпнул бортом воды. Судёнышко перевернулось, и все четверо оказались в канале. Михаил поплыл, полагаясь только на свои ноги. Это не так уж трудно, если вытянуться в струну и шевелить ступнями, как ластами тюленя. Сзади он слышал крики, барахтанье, проклятья. Полицейские старались выловить друг друга. С лодкой им пришлось проститься. В кромешной тьме они не видели беглеца, да и не могли его поймать. Им стоило позаботиться о себе.
Граф ещё некоторое время плыл параллельно каменной стене канала в надежде встретить пристань, мостки, лестницу — какой угодно спуск к воде. Взобраться на него без рук было трудно. Но ещё труднее держаться на воде, не имея возможности даже зацепиться пальцами за плитки облицовки. Наконец Михаил заметил нечто вроде парапета. Толкнулся об него — высоко. Ещё и ещё раз. С восьмой попытки ему удалось в буквальном смысле выброситься на камни. При этом граф почувствовал себя морским котиком из французского зверинца, который выпрыгивает из воды за мячом. Он больно ударился руками, рассадил костяшки пальцев. Но был жив. И свободен.
Карнавал шумел где-то далеко. Полежав несколько минут, Воронцов собрался с силами и встал. Хорошо, что его связали, а не надели наручники. Возле первого же дома он саданул ногой по ветхой двери — заперто. Ещё раз, только сильнее. Здесь не Германия — в нищенских лачугах двери из ящиков. А то и плетёные. Иной раз тростниковые циновки заменяли занавески над входом. Брать всё равно нечего.
В кромешной темноте Михаил шагнул внутрь. Наступил на спящего. Кому карнавал, а кому праздновать нечего. Не терпящим возражений голосом гость потребовал света и нож. Люди завозились. Через минуту слабый масляный огонёк коптилки осветил грязное чрево жилища. Испуганная женщина жалась к столу. Из углов, как крысята, на незнакомца таращились человек пять детей. Разного возраста и цвета. Арапчата, белобрысые немчики, горбоносые евреи. Очевидно, мать была уличной. Ей бы самое время зарабатывать на карнавале, но молодость и красота в такой сырости сгнивают рано.
Воронцов протянул вперёд связанные руки и кивком показал на них. Женщина взяла со стола ржавый хозяйственный нож, покрутила его в ладони, как бы раздумывая, стоит ли помогать незваному гостю или лучше пырнуть его в живот. Её взгляд был прикован к пальцам графа. Четыре крупных золотых перстня. Он надел их специально, по настоянию Лизы, чтобы больше походить на патриция.
Михаил проследил за глазами проститутки и резко мотнул головой.
— Дёрнешься, убью, — пригрозил он.
Женщина вздохнула и покорно принялась перепиливать верёвку на его запястьях. Как только она справилась с работой, граф знаком приказал ей положить нож, отойти от стола и затушить огонь. Комната вновь погрузилась в темноту. Воронцов сделал несколько шагов и, уже оказавшись за порогом, стянул с пальца один из перстней. Драгоценность со стуком упала в тёмный провал двери.
Теперь нужно было как-то добраться до дома, переодеться, взять оружие и искать проклятую виллу Сан-Серволо. Граф чувствовал, что силы вот-вот оставят его. Уже брезжил рассвет. Крики из центра города становились всё глуше. В сером предутреннем тумане он брёл по набережной, плохо соображая, куда именно идти. Ему повезло, на воде покачивалась отцепившаяся лодка с одним веслом. Он вплавь достиг её, отбуксировал к пристани и уже оттуда забрался внутрь. Приноровившись управлять стоя и гребя то справа, то слева, Воронцов направил лодку сквозь туман, чувствуя себя Хароном на Стиксе. Часа через полтора он достиг палаццо Моретта, совершенно вымотанный и задубевший в мокрой одежде.
Уже издалека Михаил заметил на ступеньках сгорбленную фигурку, кутавшуюся в плащ. Как тень, выскользнувшая из Аида, она не знала, что делать на солнце, среди живых. Удар носа лодки о камень пристани заставил её вздрогнуть и поднять голову. Граф не вскрикнул только потому, что заранее знал: это Лиза. Он не спас и не защитил её. Она вернулась сама. По её смертельно усталому грязному лицу текли слёзы, на запястьях были синяки, нижняя губа припухла.
«Я убью их. Каждого», — гнев искривил Михаилу рот.
— Нам надо уезжать, — устало сказала жена.
Граф с трудом поднял её на руки и понёс в дом.
У обоих не было сил на расспросы. И оба боялись их. Воронцов осторожно положил Лизу на кровать, но не посмел прикоснуться к её плащу в страхе перед тем, что может там увидеть.
— Уходи, — выдавила она.
И он ушёл. Повалился в соседней комнате на диван и впился зубами в тыльную сторону ладони.
Лиза никогда не рассказывала мужу о том, что с ней произошло. На мосту её пальцы выскользнули из его ладони, и при следующем колебании толпы молодую графиню оттёрло от спутника.
— Михаил! — крикнула она, но Воронцов её не услышал. Слишком громко гремели литавры и дудели трубы на ладье дожа.
— Миша!
Уже несколько рядов голов отделяли её от мужа.
— Миша! Да пустите же вы!
Её не понимали и всё дальше оттирали к спуску с моста. И тут графиню схватили за руку и резко дёрнули назад. Она вскрикнула от неожиданности, но уже в следующую секунду ей зажали рот под раструбом маски.
— Тихо, — произнёс на ухо голос по-русски. В тот момент она его не узнала. Маски сильно искажали тембр. — Не бойтесь, вам не причинят вреда.
Человек крепко держал Лизу за локоть и подталкивал вниз. Она сделала отчаянное усилие, пытаясь вырваться, но её только ещё крепче стиснули с обоих боков и повлекли вниз к каменной пристани, возле которой качалась лодка. Трем взрослым мужчинам не составило большого труда увести одну женщину. Крепко держа графиню за запястья, её насильно усадили на деревянную скамью. В отчаянии она вскинула голову, ища глазами мужа. И увидела, как Михаил, уже обнаружив её пропажу, мечется по мосту. Лиза вцепилась зубами в ладонь, зажимавшую ей рот. Похититель с бранью отдёрнул руку. Женщина успела закричать:
— Миша!
Её голос сорвался. Чугунная ладонь ударила Лизу по лицу, припечатав губы к зубам с такой силой, что она почувствовала во рту вкус крови.
— Молчать! — рявкнул над ухом смутно знакомый голос. — Подчиняйтесь, и вам ничего не грозит.
Лодка прошла мимо Дворца дожей в окружении сотен сияющих и поющих гондол. Никому не было дела до её пассажиров. Со стороны казалось, что они разыгрывают спектакль под названием «Похищение». Многие им аплодировали. На соседних лодках изображали, то лавку аптекаря с травами и медицинскими ступками, то застенок инквизиции с толстым палачом в маске и страшной шипастой клеткой в форме человеческого тела.
