Саша понимал, что читать чужие письма дурно. Но ничего не мог с собой поделать. В прошлый раз недостаточная щепетильность со стороны адъютанта закончилась получением драгоценных сведений о польско-английском сговоре. Немного походив вокруг стола, Казначеев всё-таки решился, взял конверт, разогрел над свечой сургучную печать и, когда она уже заметно размягчилась, осторожно отлепил её от листа.
Никаких политических откровений в письме не было. «Дорогой Пьер! — говорилось там. — Пользуясь любезностью графа Воронцова, я имею счастье написать Вам. Уповаю на Бога, чтобы Ваша судьба в Бельгии сложилась благополучнее, чем моя в Париже. Если Вы обладаете хоть малейшей возможностью оказать мне одолжение, заклинаю Вас памятью нашей матери, не оставьте меня. Моя участь ужасна. Я часто сижу без обеда. Мне не на что купить сапог. Я страдаю от голода и унижения. Меня преследуют заимодавцы, и я вынужден скрываться, чтобы не попасть в тюрьму. На лестнице дома, где я живу из милости, по очереди дежурят кредиторы. Я всё продал: книги, вещи, платье. У меня остались одни пистолеты. Прощайте. Ваша отзывчивая душа не останется равнодушной к моим несчастьям. Ваш недостойный брат Эжен».
Эти строчки тронули бы и каменное сердце. Саша проворочался до утра. Что ему было нужды в чужом человеке? Но, с другой стороны, что Ожеро было за дело до него самого, когда газеты написали о дуэли с Малаховским? На следующий день Казначеев выехал ещё до рассвета. Он всегда расплачивался с хозяевами заранее, и его исчезновение никого не обеспокоило. Обратный путь занял два с половиной дня. Европа так мала! От Брюсселя до Мобежа оказалось столько же, сколько от Мобежа до французской столицы. В штабе он доложился Фабру. А поскольку граф пребывал в волшебном городе, «у ног мадемуазель Браницкой», как с довольным смешком выразился Алекс, то и задерживаться дорогой не пришлось. Прямиком на улицу Шуазель.
У Саши имелись кое-какие сбережения. В отличие от многих, он умел экономить и ухитрялся кое-что посылать домой, в захудалое именьишко Козенец под Калугой. Ссудить бедолагу Ожеро хоть сотней франков адъютант мог. Даже без особого ущерба для себя. Ведь, в конце концов, если бы не этот посланный ему Богом свидетель, его собственное положение оказалось бы ой каким невесёлым...
Рассуждая так и уговаривая себя, что не совершает ничего преступного по отношению к своей семье, Казначеев направился по обратному адресу на Вандомскую площадь в гостиницу «Шартье». Всю дорогу он придумывал, как уговорить щепетильного полковника принять помощь. Наконец он сочинил малоубедительную историю, о том, что брат перед смертью оставил на имя Эжена крошечное наследство, которое ему, Казначееву, и вручили друзья. Но поскольку покойный маршал не сопроводил деньги прощальной запиской, всё сказанное выглядело подозрительно. Не придумав ничего лучше, адъютант постучался в отель «Шартье» — довольно мерзкое заведение, даром что в центре.
Ему долго не открывали, когда же явился хозяин, то вид этого субъекта — рослого, дюжего, в распахнутой рубахе, обнажавшей чёрную волосами грудь, — вызвал у Казначеева мысли о воровском притоне.
— Мне нужен полковник Ожеро, — нарочито резко бросил Алексей.
Хозяин закашлялся.
— Он ушёл.
— Куда?
— Откуда мне знать? Это не моё дело.
Поняв, что по-доброму толку не будет, Казначеев напёр плечом и, помимо желания мужлана, протиснулся за дверь. В тёмном коридоре пахло кошками, сырым тряпьём и вчерашней едой.
— Может, освежишь память? — осведомился адъютант, вынимая пистолет и крутя им у носа хозяина.
Тот не испугался.
— Видали, что с нами делают русские! — заревел он. — Врываются в дома, угрожают убить!
На его вопль из кухни высунулось голов пять не менее отвратных субъектов, которые недружелюбно уставились на гостя. Впрочем, видя в его руках оружие, они не торопились нападать. Их пинком растолкала здоровенная бабища в грязном чепце, из-под которого торчали засаленные чёрные волосы. Вероятно, это была жена хозяина, потому что она обратилась к нему грубо и по-свойски.
— Ну ты, Жано, сказал бы господину, что ему надо. Он бы и убрался восвояси.
— Чёрта с два! — взвыл мужлан. — Ему нужен негодяй Ожеро! Из-за которого у нас столько неприятностей с полицией! Должно быть, это его дружок! Вздуем его как следует!
— Я те вздую! — Казначеев перестал крутить оружием и упёр его мсье Жано в пузо. — Говори, куда делся полковник...
— Куда, куда? На дно пруда! — передразнила Казначеева женщина. — В аду он, гадёныш, жарится. Где самоубийцам и место! Отпустите моего мужа, мсье казак. Застрелился ваш Ожеро. Неделю как. Полиция нам все кишки вынула. Что да почему? А на нём долгов не счесть! И нам скотина должен остался. С кого теперь взыскивать прикажете?
Адъютант опустил оружие. Застрелился? Как же так? Но... Этого и следовало ожидать. Если бы неделю назад он открыл письмо! Если бы ещё до поездки в Брюссель нашёл в себе силы сходить сюда и сказать Ожеро спасибо за показания. Может быть, тогда всё развернулось бы иначе? Но Саша медлил. Думал, что, оказав полковнику услугу, легче сможет поговорить с ним. На равных. Не хотел быть обязанным... А доведённый до отчаяния человек не знал, как свести концы с концами. «Я часто сижу без обеда. Мне не на что купить сапог... Меня стерегут на лестнице дома, где я живу из милости...»
— Господа, — сказал Казначеев холодно. — Я знаю, что у полковника оставались пистолеты. Пара дуэльных лепажей. Где они?
— Мы взяли их в оплату его долга, — бросил Жано. — С него никакого прибытка. Жил здесь на нашей шее...
— Я их куплю. Назовите цену, — оборвал его гость.
Вперёд протиснулась хозяйка.
— А с чего ты взял, голубчик, что мы их тебе продадим?
Казначеев смерил её оценивающим взглядом.
— Тебе, красотка, дуэльные пистолеты явно ни к чему. А я дам больше, чем перекупщики.
Пошептавшись, хозяева сошлись на пятидесяти франках. Саша, будучи прижимист, сбил цену до сорока. И господин Жано, очень недовольный торгом, вынес-таки «оккупанту» коробку с лепажами. Глянув на них, адъютант понял, что не продешевил. Ожеро недаром берег их до последнего. Тонкая работа проявлялась не в богатстве отделки, не в золоте, перламутре и резной кости, а в прекрасном исполнении каждой детали. Пожалуй, такой пары нет даже у графа. Судя по тому, что пистолеты были вычищены и смазаны, бедняга полковник возился с ними до последних дней.
— Вот из этого он себя и жахнул, — сказала хозяйка, показывая на нижний. — Здоровенная дырища была во лбу. Все мозги на стену. Я ещё толком и комнату не успела отмыть. Желаете посмотреть?
Саша отказался. Мозгов он, что ли, не видел? Сколько угодно. Русские с французскими даже цветом не различаются.
Забрав коробку, адъютант вышел на улицу и побрёл через Вандомскую площадь. Он чувствовал себя несчастным. Смерть дважды на этой неделе помахала ему рукой из окон гостиниц. Оставалось надеяться, что, по милости Божьей, в аду ли, в раю братья Ожеро наконец встретились.
