Сердце Рамона забилось чуть быстрее, как это всегда с ним бывало при виде красивой женщины или во время проникновенной молитвы. Толмач улыбнулся мягкой улыбкой опытного соблазнителя и проговорил своим мелодичным баритоном, созданным, казалось, лишь для молитв и стихов:
– Страшен лук тугой, о Диана, твой! – Потом прищурил свои бархатистые, миндалевидные глаза и негромко спросил, переходя на газарский язык: – Кто ты, прекрасная девушка?
Несколько секунд незнакомка с любопытством разглядывала толмача, затем ответила:
– Я дочь нойона Алтука, зовусь Камиля.
– Дочь нойона? – вскинул черные брови-стрелки Рамон. – Вот оно что. Сколько же тебе лет, прекрасная девушка?
– Восемнадцать. – Газарка глядела на него с нескрываемым любопытством. – А ты тот самый избранник богов, который убил Фаркука?
– Да. Тот самый.
Рамон неторопливо прошел вперед и сел на валун рядом с девушкой, продолжая искоса ее разглядывать.
Газарка была в обычном для лесных людей одеянии: полотняные штаны, длинная замшевая куртка, украшенная узорами из цветных нитей, мягкие сапожки. Волосы Камили заплетены в косы.
Девушка глядела на толмача мерцающими глазами, и во взгляде ее совершенно не было злобы.
– Я не видел тебя здесь раньше, – сказал Рамон. – Похоже, ваши мужчины прячут своих женщин от чужаков. Это так?
Камиля отрицательно покачала головой:
– Нет, не так. Просто этот стан – временный, поэтому в нем нет женщин. Женщины остались там! – Она махнула рукой в сторону запада. – В пятидесяти верстах отсюда.
– Ясно. А как же ты? Почему ты не осталась с другими женщинами?
Камиля улыбнулась, блеснув белой полоской зубов, и ответила горделивым голосом:
– Отец всегда берет меня с собой. Он не хочет со мной расставаться. Я – его любимая дочь.
– Вот оно что. – Рамон тоже улыбнулся. – Что ж, я его понимаю. Если бы у меня была такая дочь, я бы тоже никогда с ней не расставался.
Камиля склонила голову набок и осведомилась:
– А у тебя есть дети?
– Нет, – ответил Рамон. – Ни детей, ни жены.
– А родители? Родители у тебя есть?
– Нет, Камиля, родителей у меня тоже нет. Они погибли, когда я был совсем маленьким.
Девушка отвела от Рамона взгляд и вздохнула.
– Моя мама тоже погибла. Ее задрал кодьяк, когда мне было четыре года. Я ее совсем не помню. – Камиля отколупнула от валуна крошечный камушек и швырнула его в ручей. Посмотрела на маленькие брызги и задумчиво добавила: – Отец говорит, что я очень на нее похожа. Думаю, поэтому он и таскает меня повсюду с собой.
Несколько секунд оба сидели молча, глядя на темную воду ручья. Первой молчание прервала Камиля. Она покосилась на Рамона и тихо спросила:
– Я слышала, что русы ненавидят газаров. Это правда?
Рамон улыбнулся и негромко продекламировал:
Любовь и ненависть кипят в душе моей.
Быть может: «Почему?» – ты спросишь. Я не знаю.
Но силу этих двух страстей
В себе я чувствую и сердцем всем страдаю.
– Ты говоришь непонятно, чужеземец, – с легкой тревогой в голосе сказала Камиля. – Это что, молитва?
Рамон качнул чернокудрой головой.
– Нет. Это стихи.
– Что? – не поняла девушка.
– Песня, – пояснил Рамон. – Песня, которая поется без мелодии.
Камиля улыбнулась и спросила с легким смущением в голосе:
– А разве так бывает?
– Бывает.
И вновь воцарилось молчание. Однако Рамон не без удовольствия заметил, что теперь это молчание окрашено в легкие интимные тона, словно между ним и этой газарской девушкой возникла какая-то связь.
Толмач пошел в атаку.
– Я не должен этого говорить, Камиля… но ты очень красива.
Девушка смущенно нахмурилась и отвела взгляд.
– Да… Ты не должен этого говорить, – пролепетала она.
– Но я уже сказал, а сказанного не воротишь. И знаешь, Камиля, я был бы рад повторить это снова.
Камиля повернула голову и пристально посмотрела Рамону в глаза.
– Ты смущаешь меня, иноземец, – сказала она.
– Рамон. Зови меня Рамон.
– Рамон… – повторила девушка.
Толмач кивнул.
– Да. Мое имя звучит в твоих устах, как песня. Я понимаю, что веду себя нагло, Камиля, но… – Толмач улыбнулся и как бы невзначай накрыл ладонью прохладные пальцы девушки. – Я бы хотел слушать эту песню снова и снова.
Камиля высвободила руку, однако сделала это не сразу.
– Твои слова опасны для девушки, – сказала она. – Но еще опаснее твой взгляд. В нем пылает огонь, но этот огонь добрый. Ты смелый воин, Рамон, но ты добрый человек. Никогда прежде я не встречала такого.
Рамон чуть приподнял черную, красиво очерченную бровь и спросил чувственно дрогнувшим голосом:
– Я тебе нравлюсь, Камиля?
– Да, – выдохнула девушка. – Ты очень красивый. И ты не похож на наших мужчин. – Камиля повернула голову и пристально посмотрела на Рамона своими черными, чуть раскосыми глазами. – Ты победил Фаркука, странник, а это еще никому не удавалось.
– Значит, я заслужил один поцелуй?
Не дожидаясь ответа, Рамон быстро наклонился к Камиле и порывисто поцеловал ее в губы. Девушка испуганно отшатнулась, но толмач вновь приник к ее устам, и на этот раз Камиля ответила на его поцелуй. Поцелуй был долог, но в конце его девушка вскочила на ноги и закрылась руками.
– Мы не должны… – хрипло прошептала она. – Только не с тобой.
Рамон поднялся с камня и шагнул к ней. Он обхватил девушку за плечи и прижал к себе. Она попыталась вырваться, оба крутанулись, словно в танце, покачнулись и, не удержав равновесия, повалились на траву.
Камиля упала на Рамона, и он успел подхватить ее так, чтоб она не ушиблась. Увидев прямо перед собой лицо толмача, Камиля вдруг мягко рассмеялась.
– Ты чего? – удивленно спросил толмач.
– У тебя смешное лицо! – с улыбкой ответила девушка.
И тут она, должно быть, осознала, что лежит на чужеземце, и груди ее крепко прижаты к его груди. Камиля попыталась подняться, но Рамон удержал ее. Он вдруг перевернулся, и Камиля оказалась под ним. Рамон заглянул девушке в глаза, затем поднял руку к ее лицу и нежно провел пальцами по ее щеке. Затем рука его соскользнула ниже, он погладил Камиле шею, а потом провел пальцами по ее ключице и накрыл ладонью ее грудь.
Камиля робко повела плечами, затем улыбнулась и положила ладони на плечи Рамона. И тут его губы снова нашли ее уста, а рука его скользнула к ее животу…
