«Эй, юноши и девушки! Довольно вам батрачить на дядю в офисе! В 21-м веке всегда можно найти онлайн-подработку и навсегда забыть ужасы каждодневного вставания на ненавистную работу! Скачай мой курс: живем и работаем на Гоа всего за 999 рублей! Только сегодня! До конца акции осталось всего два часа!»
После фрилансер устало закрывал крышку ноутбука и мечтательно замирал, глядя в стену.
На обшарпанной стене сидел лишь унылый москит, но фрилансеру мерещились там великие свершения, шестизначный рейтинг и свой собственный блог.
Один пацан всю ночь саморазвивался и к утру познал мудрость. Лицо его просияло, в глазах навечно поселились добрые огоньки, а душа наполнилась радушием.
Но, позавтракав, пацан понял, что позабыл очень важную штуку – он запамятовал, как надо срать.
Он потянул руки к небу, напряг трицепсы – нет, вроде срут не так…
Тогда пацан встал на табурет и, склонив голову вбок, тихонечно засвистел. Но нет, срут люди не так.
Тогда пацан забросил ноги в окно, в руки взял томик Пастернака, глаза блаженно прикрыл – и вновь почувствовал, что он дико далек от сранья.
Расстроился пацан, побрел в сторону городских трущоб, в глазах его стояла слеза, руки сжимались в кулаки, а с губ слетали богохульства.
Концовку не придумал, такая вот история, извините, если кого обидел.
Женек Мафаный рассказывал историйку, как хоронили чувака одного с местности.
Он гроб тащил, а, видимо, на саркофаге родственники сэкономили. Короче, похоже, гроб прохудился.
И оттуда на Женька Мафаного какая-то бодяга натекла.
Он чует – слегка по кистям течет что-то, а отпустить гроб – как отпустишь, ёбнется же оземь.
Так и донесли до могилы, Мафаный еще шаристый тип, не стал нюхать, как пахнет рука, понял фишку. Ртом дышал.
Помыть нечем абсолютно, слушал речи про покойного, ждал, пока закопают.
Потом повезли их на автобусах на поминки, по дороге водки ёбнули за упокой души. Мафаный забыл всё, песни зазвучали, кто-то гитару взял.
Доехали с музыкой.
Там и на поминках накатили заебись.
Последнее, что помнит Женек Мафаный, как утирает он рот рукавом пиджака от пищи, хочет сказать речь за покойного, да вспоминает, как из гроба на этот рукав текло.
И ебашит прям как из брандспойта вперед себя.
Сложило пацана просто, я его тут не осуждаю, вряд ли из гроба там патока текла или ситро.
Ему пару раз, конечно, пизданули на крылечке за порядок, но не сильно, понимаюче. Историю эту мне сам Мафаный на следующий день рассказал.
А на следующую осень ушел он в армейку и отслужил год в войсках связи.
Нормально отслужил, младшого дали.
БЫЛЬ. ДЕВИЦА И МУЖИЧКИ
Как-то девица повстречалась с мужичками. Девица, очевидно, из кокетства, сказала:
«Я не толстая, у меня просто кость широкая».
Мужички вяло переспросили: «это какая такая широкая?»
Девица игриво ответила: «вестимо какая, слоновья».
Мужички зыркнули глазами, но тут же потушили взгляд.
Ночью мужички добыли слоновью кость с девицы.
Браконьеры были мужики.
Я гонял по ковру кошку, а отец, сидя на диване, рукоплескал: «Артист! Артист растет!»
Впрочем, нрав отца был переменчив, что майский ветер.
Через минуту я мог почувствовать спиною его пристальный взгляд: «А что это он у нас за кошкой носится? Он у нас разве отличник?» И понимаешь: «горю, нахуй».
Правда, тогда еще без «нахуй» думалось.
БАБУШКИ ЗАЛУКАВИЛИСЬ, ЗАУЛЫБАЛИСЬ: «А ОН У НАС УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ И ИЗЯЩНЫХ ИСКУССТВ, ОБУЧАЕТ ДЕТИШЕК ПЕСЕНКАМ ВОЕННЫХ ЛЕТ».
И СЛОВНО В ПОДТВЕРЖДЕНИЕ СЕМУ ИЗ ЗАЛЫ ГРЯНУЛ НЕСТРОЙНЫЙ, ОДНАКО ВООДУШЕВЛЕННЫЙ ДЕТСКИЙ ХОР:
AUF DER HEIDE BLUHT EIN KLEINES BLUMELEIN
UND DAS HEISST: ERIKA!
Брат рассказывал.
Поймали они как-то веселой гурьбой после школы Толю Николаева. Окружили в палисаднике, задали с десяток обескураживающих вопросов и, как водится в таких случаях, начали мутузить.
Не сильно били, по-свойски. Как бьют нашкодничавших ябед. Ладошками в основном или в плечо. Вскрыли его портфель. С содержимым распорядились быстро: учебники полетели по закоулочкам, цветные ручки воткнули в клен, чтобы сломались острия, промокашку втоптали каблуком в глину. Но тут обнаружили бутерброд.
Толпа сгрудилась над бутербродом, словно хирурги над умирающим от васкулита пациентом. Это был знатный мамкин бутербродище – две полоски хлеба, а посреди жирно-нажирно смазано маслом. Как поступить с бутербодом, не знал никто. Такой науки пацанский этикет не разумел. Раздалось оглушительное молчание. Что делать дальше – было решительно непонятно. Кампания неслась к краху.
Выручил Антон Шебякин. Двумя пальцами филигранно раздвинув полоски хлеба, он зычно высморкался прямо на масло. Пацаны были удовлетворены. После они говорили, что именно так и надлежало поступить с этим бутербродом, это было совершенно очевидно, просто в экстремальной ситуации быстро ведь не сообразишь.
Сейчас всем этим людям уже за 40.
Алло, да, здравствуйте, дядя Толик! Хорошо дела, у вас как?
Что? Помочь шифером крышу покрыть? Рад бы, дядя Толик, да не дома я. Да в Новиграде я.
Работаю, дядя Толик, я тут. Хорошим людям, можно сказать, помогаю. По сути, в мясной промышленности занят, меня тут мясником из блавакена кличут местные. Да, сыроколбасные в основном изделия.
Надолго ли? Ну, думаю, до осени задержусь. Жалко, что не получается крышу вам покрыть шифером-то. Хочется на свежем воздухе поработать с вами, да вот никак, сами видите. За бабами, говорите, бегаю? Да ну вас, дядя Толик, за какими еще бабами. Целыми днями на объектах – пообедаешь сырым мясом, вечером хлеба да стаута черного, вот и весь день пролетел.
Да я понимаю, что «Газелю» нужно разгрузить в два счета. Да вы порыскайте по родственникам, у нас бездельников много – то в игры сидят свои играют полуночничают, то во дворе сидят кукуют. А у меня дела, дядя Толик. Ну бывайте, удачи с крышей.
