В то же время и западный мир явно впал в тяжелую депрессию. Экономические проблемы стали лишь частью общего процесса, который все сильнее и сильнее напоминает начало распада. И имеется достаточно фактов (причем их количество все время растет), которые демонстрируют, что этот процесс затрагивает все стороны жизни населения западных стран. Падение рождаемости, резкое усиление наркомании, гомосексуализма, резкое падение уровня образования да и вообще категорическое нежелание за что-то бороться, становятся общим местом западной жизни. А если к этому еще добавить неминуемое разрушение систем государственной социальной поддержки практически во всех западных странах, то становится понятно, что этому миру и его системе ценностей жить осталось не так уж долго — десять, от силы пятнадцать лет. После чего она, может, и не погибнет, но явно потребует глобального и жесткого реформирования.
Самый главный вопрос, который стоит перед любым исследователем человеческого общества, независимо от того, представляет ли он коммерческую структуру, которая должна отстраивать свою стратегию на достаточно длительный срок, или государственную, или научную, — это какие силы будут определять направления движения. И какими терминами их можно описать. Все приведенные выше примеры очень показательны в том смысле, что их можно интерпретировать совершенно по-разному, в зависимости от того, какая система ценностей, система смыслов используется комментатором. А если еще учесть, что каждая система ценностей порождает свой собственный язык (а точнее, интерпретацию базовых понятий, то есть профессиональный жаргон), то как понять, можно ли на данном языке адекватно описать другую систему ценностей?
Можно привести еще несколько примеров. Например, одним из главных терминов западной системы ценностей является «свобода». Но что она собой подразумевает? Можно ли, например, считать, что в США есть свобода слова? На пропагандистском уровне (в «западной» терминологии, естественно) ответ — «да». А на самом деле? Скорее всего, все-таки «нет». И для доказательства этого можно даже не поднимать колоссальный пласт, разработанный советской пропагандистской машиной (просто потому, что у нее на этот вопрос ответ будет «нет» в любом случае, независимо от конкретики), достаточно лишь привести вполне убедительные факты: даже очень авторитетные американские журналисты, которые 11–12 сентября 2001 года усомнились в том, что организатором теракта стала «Аль-Каида» и лично бен Ладен (официальная версия), потеряли свою работу буквально в течение нескольких часов. И хотя сейчас, по прошествии нескольких лет, эта официальная версия кажется все менее и менее правдоподобной, разумеется, никакой компенсации эти люди никогда не получат.
Так какую же свободу реально имеют в виду представители западного мира? Для советских диссидентов 70–80-х это была свобода нарушать законы государства, в котором они жили, — обычно для достижения личной выгоды (и личной популярности на том же Западе, с соответствующими материальными выгодами), хотя были среди них и не очень умные идеалисты, и просто болезненно честные люди, которых вытесняли в маргинальную среду не всегда продуманные действия властей (которые в любой стране и в любое время найдутся в избытке). А что означает западная свобода для православных верующих или мусульман? Для них свобода в западном понимании означает право безнаказанно нарушать библейские заповеди, первой из которых является базовое условие самого существования западного общества — отмена запрета на ростовщичество!
А вторым, автоматически, — право людей, исповедующих западные ценности, самостоятельно выбирать, какие из библейских заповедей исполнять и когда. С точки зрения христианина — это гордыня, самый страшный из всех существующих грехов, поскольку заповеди эти были даны Богом и человек не в праве осуществлять такой выбор. Но для прикрытия подобных нарушений западный мир придумал термин «политкорректность», соблюдение которой является обязательным для всех и которая запрещает публично обсуждать подобные проблемы.
Иными словами, вместо библейских заповедей или «Морального кодекса строителя коммунизма» (которые, как мы увидим в дальнейшем, идеологически имеют много общего) западный мир предлагает свою систему заповедей, исполнение которых столь же обязательно: например, «свободы», понимаемую как отказ от системы ценностей предыдущих исторических эпох и «политкорректности» как запрет обсуждать эти самые системы ценностей. А ведь есть еще «демократия», «священное право» частной собственности, «права человека» и многое, многое другое.
Отметим, что сама по себе западная система ценностей тщательно маскирует свое отличие от предыдущих систем. Она (в рамках той же политкорректности) запрещает публичное обсуждение отличия феномена протестантизма от православия или католичества — чтобы не выпячивать свой реальный отказ от библейских ценностей. Она прилагает колоссальные усилия для того, чтобы максимально обелить банковскую деятельность, которую объявляют «достойной и уважаемой» профессией в течение всей истории человечества, хотя на протяжении 1500 лет христианского и (частично) мусульманского господства в Европе банкир (ростовщик) не мог считаться уважаемым членом общества, поскольку открыто и публично нарушал обязательные к исполнению библейские заповеди.
Наконец, западная система ценностей включает в себя тщательно разработанную концепцию развития истории, которая выводит традиции демократии из афинской демократии Древней Греции. Не будем обострять внимание на том, что все города-государства Древней Греции были рабовладельческими, отметим только, что они были языческими. И после прихода христианства ни о каких рабовладельческих демократиях и речи больше не было. Но западных историков это не смущает. Они радостно выстраивают единую линию исторического развития, для чего используют достаточно аморфный, но крайне обширный термин «цивилизация». Делается это неспроста. Дело в том, что, хоть система ценностей в рамках Европы только с XVI века изменилась по крайней мере трижды (причем в разных направлениях), культура, в общем, сохраняла преемственность. И по этой причине примат западных историков, защищающих свою систему ценностей, явно принадлежит культурному, а не ценностному пласту, поскольку именно в нем труднее увидеть принципиальные изменения, которые происходили за последние 500 лет и которые мы многими примерами иллюстрировали выше и еще опишем далее.
Ну и, наконец, следует отметить, что принципиальный отказ от библейских догматов, характерный для протестантизма (см. ниже), приближает его все-таки к язычеству. И в этом смысле выбор Афин в качестве образца является, скорее, попыткой затушевать отказ от христианства (и вообще от библейских ценностей), о котором все-таки открыто говорить пока рано.
А вот XVI век западные историки любят. Не потому, что отмечают в нем первое за полтора тысячелетия принципиальное изменение базовой системы ценностей для части населения Европы, а потому, что им очень нравится сама эта, возникшая в то время, система, то есть протестантизм, и ее идеологическая производная — Протестантская этика. И здесь мы видим подлог: сама Протестантская этика описывается во всем своем «великолепии», но нигде не говорится о том, что с точки зрения предыдущей системы ценностей (библейской, в широком понимании этого слова) она недопустима, поскольку является опасной и агрессивной ересью (то, что в русской традиции называется «тоталитарная секта»). В то же время те возможности, которые появились в связи с отменой, в частности, запрета на ростовщичество, западной пропагандой активно продвигаются, причем подразумевается, что они развивались и до XVI века, только с расцветом протестантизма скорость их развития существенно выросла.
