– Я люблю Володю, а здешний народ не так страшен, как думают. Наше общество куда страшнее… Он преподавал математику, частные уроки… сейчас без места. Володя – тонкий, умный человек… впрочем, это неважно. Ежели тетка узнает, она выгонит меня, вы не представляете, какая она жестокая. Вот, поглядите…
Марго повернулась к ней – Адель стояла, приподняв нижнюю юбку, которую успела надеть. Ее ноги у щиколоток были усеяны ранками и шрамами, а лицо выражало страдание, мольбу и отчаяние одновременно.
– Что это? – потрясенно выговорила Марго.
– За малейшую провинность тетка наказывает меня, натравливая своих собак. – Адель продолжила одеваться, постоянно всхлипывая. – Да, собаки малы, но когда их целая свора, когда они получают команду, а ты не имеешь права отбиваться, остается только терпеть.
– Поразительная жестокость. А что еще делает ваша тетя… необычного?
– Не знаю, мне не разрешено гулять по дому, только к столу выхожу. В мои обязанности входит читать ей, растирать ноги, сидеть ночью у постели, ежели тетке снятся дурные сны. Ее вся прислуга боится, она чудовище.
– Зачем же вы терпите?
К этому времени Адель полностью оделась, вопрос Марго вызвал у нее усмешку, пропитанную горечью:
– А что делать? Уйти? А на что жить? У меня ничего нет, кроме статуса столбовой дворянки. Я ворую продукты и приношу Володе, а ежели мы с ним будем жить здесь… Маргарита Аристарховна, умоляю вас…
– Я же обещала! Еще ни один человек не упрекнул графиню Ростовцеву в низости. Но я попрошу вас об одном одолжении…
– Да все, что хотите! – пылко воскликнула Адель.
– Взамен обещаю составить протекцию вашему Володе, а также дам вам денег, чтобы вы начали свою жизнь, а не жили теткиной. Вы согласны?
– Да! Да! Да! – снова заплакала Адель.
– В таком случае прошу вас поехать с нами, по дороге расскажу, что вам надлежит сделать.
Володя, мужчина лет тридцати пяти, не поражал женского воображения, однако выбор – дело вкуса, Адель ведь тоже не красавица. Марго не забыла извиниться и перед ним, пообещав помочь найти место, он рассыпался в благодарностях, вышел их проводить. Адель усадили на лошадь Марго, графиня села в мужское седло, а Суров взял обеих лошадей под уздцы…
Кирсанов опустил голову, давясь смехом, тогда как Зыбин ходил от стены к стене по арестантской, взмахивая руками и оглашая участок криком:
– Черт знает что! Заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет! Да как вы посмели свои хари бессмысленные туда сунуть?..
– Так вы-с… приказали-с… – проблеял Пискунов.
Сыщиков, связанных по рукам и ногам, доставили в коляске полицейские, которых позвали дворник с конюхом. Встретил их в участке Кирсанов и велел отнести в арестантскую, затем послал младшего городового за Зыбиным, оставив нарушителей порядка как есть.
– Я?! – прорычал Зыбин, потрясая кулаками в воздухе. – Я приказывал пробраться ночью-с! Когда все спят! Вы же дело погубили…
– Никак нет-с! – робко вымолвил Пискунов. – Клятвенно клянемся, мы ни слова… нас за воров приняли-с, а мы не отрицали-с…
– Дурр-р-рак! – оглушил Зыбин, отчего Пискунов и его напарник зажмурились, втянув головы в плечи. – Два дурр-р-рака! Кирсанов, ступай за мной!
– Прошу прощения, а с этими что делать? – спросил тот.
– А пущай посидят. Ночь проведут в арестантской, авось ума наберутся. Впрочем, где взять то, чего отродясь не было?
– А веревки? Развязать?
– Не-ет, – протянул ядовито Зыбин. – Пущай связанными сидят, пущай все неудобства испытают на своей шкуре. Тьфу, поганые хари!
По пути к кабинету он ругался, понося сыщиков, пока не увидел графиню Ростовцеву с подполковником.
– Как хорошо, – кинулась она к нему, – что мы вас застали. У нас есть план…
– Прошу в кабинет, сударыня, – пригласил Зыбин, перебив ее.
Сейчас он был согласен на самые дерзкие, безумные планы, лишь бы прояснить, кто замешан в убийствах, а ее сиятельство прибыла с места наблюдения, вероятно что-то разузнав.
Разумеется, данное Адели слово пришлось частично нарушить, но тут важно, как преподнести пикантную сцену, Марго удалось это сделать мягко, не пороча несчастную девицу. Над ее планом Зыбин глубоко задумался, просчитывая прежде всего последствия неудачи. Видя его нерешительность, она принялась убеждать:
– Разве жестокость не основание произвести проверку? К тому же мне кажется странным запрет племяннице ходить по дому.
– Оно так… – кивал он. – Да кого послать? Вон два дурака уже схвачены людьми баронессы и доставлены в участок. Неосторожны были.
– М-м-м… – разочарованно протянула Марго. – Коль их доставили, а не убили, то баронессу подозревать не стоит.
– Я приставил сыщиков к венгру.
– К Медьери?! О нет, Виссарион Фомич! Это невозможно! Уж лучше приставьте к его родственнице Лисии.
– Да уж приставил, сударыня, приставил.
– Я согласен пойти, – вызвался Кирсанов. – Полагаю, тянуть нельзя.
Марго не посмела предложить свою кандидатуру, зато это сделал подполковник:
– Ежели не возражаете, я тоже могу пойти. И денщика захвачу, человек он бывалый, проверенный – свою голову скорее подставит, чем чужую.
– Троих довольно, – сказал Кирсанов, тем самым выказав доверие Сурову. – А полицейские будут неподалеку.
На весах: четыре трупа, провал в работе сыщиков, вероятность получить пятую девицу, погибшую от рук убийц, и больше ничего – одни предположения без каких-либо оснований. Зыбин дал согласие.
Комната была Сережкина, поэтому Илларион осведомился, не подумав, что наносит Настеньке оскорбление:
– А ты где спишь, Сережка?
– В кабинете, – ответил друг. – Ну, вы тут… а у меня счета.
Илларион оценил поступок Сергея, давшего ему возможность объясниться с Настенькой наедине, хотя он готов был и при нем поставить девушку перед выбором: или я, или он! Настасья сидела на кровати печальная, не выказав радости, когда он пришел, и в его душу закралось подозрение, что подлый Сережка забрал у нее главное достояние – честь. Ну что ж, теперь она убедится в истинном благородстве, но сначала как-то нужно начать.
– Позвольте вас спросить, Настасья Назаровна, почему вы здесь?
Сейчас она заплачет, повинится, и пойдут они отсюда рука об руку… в общем, предрассудки – прочь, Илларион заранее простил ее. Однако Настенька не вписалась в его романтическую пьесу, удивившись:
– Разве Сережа вам не говорил?
– Нет-с. – Илларион заходил по комнате, давая понять ей, как ему это неприятно, что и на месте не устоять. – Я поставлен перед фактом. Прискорбным фактом, должен заметить, и хотел бы знать всю правду-с.
