Он пообещал подарить это платье Краке, если она согласится выйти за него замуж. Она снова ответила стихами:
Я платья королевы
Присвоить не могу.
Мне серебром расшитая
Одежда ни к чему!
Не зря зовусь я Крака
[5] —
Черна моя рубаха.
Но вдоль ручья среди камней,
Где коз пасу я стадо,
В моей рубахе мне вольней,
Иной мне и не надо.
Крака попросила Рагнара отправиться туда, куда он держал путь, и совершить то, что он планировал совершить летом, а потом добавила: «Если к осени твое намерение не поменяется, возвращайся – тогда я буду уверена, что твое желание не мимолетно». Рагнар Лодброк понял, что Крака не только мудра, но и терпелива, и честна. Он продолжил свой поход, но уже к концу лета вернулся на Спангерейд. Корабль его к тому времени ломился от товаров и сокровищ. Он вновь посватался к Краке, и она, увидев добытые им на войне богатства, решила, что Рагнар Лодброк будет ей достойным мужем, и с радостью согласилась отправиться с ним в его владения.
Несмотря на благоговение, охватившее меня в обществе благородного ярла, я не сумел скрыть разочарования, когда история подошла к концу, и воскликнул:
– Неужели это все? Я слышал, что вашу матушку звали Аслауг, а не Крака, и что она была королевской дочерью, как Тора.
– Рольф, своей поспешностью ты напоминаешь мне мою мать, Аслауг.
Я покраснел от подобного сравнения. Ивар продолжил повествование:
– В то самое утро, когда Крака должна была покинуть родной дом, она подошла к старухе и ее мужу, разбудила их и сказала: «Я прекрасно знаю, что вы не мои настоящие родители. Я дочь воительницы Брюнхильды, дочери Будли, и Сигурда, убившего дракона Фафнира. Мои родители сгорели в своем королевском поместье. Кроме того, мне известно, что мое настоящее имя – Аслауг и что приемный отец Геймир привел меня сюда, когда мне было три года. Вы приютили нас здесь, в Спангерейде, но лишь для того, чтобы убить моего приемного отца и украсть его дорогую одежду и украшения, которые он успел вынести из огня».
Старики признались во всем и сказали, что нищета и голод вынудили их пойти на преступление, и что новое имя, которое они дали ей, защищало ее от опасностей. Крака – или Аслауг – кивнула и сказала, что давно уже все поняла, а затем добавила: «Поэтому я не собираюсь мстить вам за смерть моего приемного отца, хотя скоро я выйду замуж за ярла и получу возможность это сделать. И все же я предсказываю, что каждый новый день вашей жизни будет хуже прежнего, а последний будет самым ужасным». С этими словами она покинула хутор, на котором выросла. Старики так и остались лежать в постели, в ужасе от страшного проклятия. Аслауг рассказала Рагнару всю правду много лет спустя. Но когда осенью они праздновали свадьбу, он знал только, что женится на невероятно красивой и мудрой крестьянской девушке по имени Крака.
Ивар Бескостный поднялся. Я не посмел возразить ему, когда он решительно взял меня под руку, показывая, что рассказ окончен. Он отодвинул полог палатки в сторону и вышел на теплый вечерний воздух, едва не споткнувшись о Хальфдана Витсерка, сидевшего на большом валуне.
– Что ты тут делаешь, братец?
– Слушаю тебя. Твои рассказы об отце всегда приятно послушать. – Судорога, на мгновение исказившая лицо Хальфдана Витсерка, помешала мне понять, была ли искренней его похвала. – Разве я не прав, сакс?
Я предусмотрительно подтвердил, что его брат – замечательный рассказчик.
– В таланте рассказчика я уступлю разве что Браги Боддасону, – самодовольно заметил Ивар Бескостный. – А возможно, и его заткну за пояс.
– Браги – признанный скальд, так что твое сравнение весьма смелое.
Хальфдан не спускал с меня пылающего взгляда.
– Рольф, имей в виду, – сказал он, – я возлагаю большие надежды на твое выступление, которое должно состояться через десять дней. Если кому и по плечу убедить наших воинов, что отца убили, так это тебе, который сумел выпутаться из положения пленника благодаря искусной болтовне.
Я не мог понять, комплиментом или угрозой являются его слова. В следующие месяцы я привык к тому, что на протяжении беседы с Хальфданом Витсерком то и дело возникали подобные сомнения. Когда его лицевые мышцы охватывала судорога, слова зачастую не соответствовали выражению лица, и дрожащий хриплый голос ярла, напоминавший рычание хищника, не помогал прояснить его настрой. Самой правильной реакцией на противоречивые внешние проявления этого человека было сохранять пассивность и отвечать в нейтральной манере, иначе существовал риск оскорбить его достоинство, а это было крайне нежелательно.
Он отвернулся и задрал голову, подставив подбородок человеку, сидевшему перед ним на траве с тонким ножом в руке.
– Неужто ты и вечером собираешься бриться? – удивился Ивар Бескостный.
– И все благодаря тебе, брат. Ведь это ты на несколько недель отобрал у меня моего брадобрея. Это было настоящее испытание. Ума не приложу, как вы выносите эти бороды: остатки пищи и пиво постоянно застревают в волосах. В такой густой поросли легко спрятать целый обед. И еще она привлекает паразитов, которые жалят и кусают, вызывая зуд и боль. Только подумай обо всех существах, которые кормятся на твоем теле, Ивар. Блохи, вши, клопы и прочие паразиты.
Хальфдан Витсерк передернулся, словно пес, стряхивающий с себя остатки воды после купания.
– Ну, блохи и вши есть у всех, – возразил Ивар. – А густая борода – символ настоящего мужества.
Хальфдан встрепенулся.
– То есть у меня есть проблемы с мужеством, выходит, так?
Его наполовину бритое лицо заходило ходуном от волнения. От напрягшегося тела исходила угроза, он пылал решимостью вступить в поединок и биться не на жизнь, а на смерть.
Ивар Бескостный молча положил руку ему на плечо. Прикосновение заставило юного буяна расслабиться и вернуться на камень.
– Никаких ссор, пока мы на виду у воинов. – Ивар произнес это так, словно не в первый раз наставлял младшего брата. – Если ты чем-то недоволен, скажешь об этом мне наедине. Мы – сыновья Лодброка, должны демонстрировать нашей армии пример воинской доблести и единства.
– А разве защита чести – поступок, не достойный воина?
– Только не по причине пустяков и мнимых оскорблений.
Хальфдан вновь хотел вскочить и бросить вызов брату. Но холодный взгляд синих глаз заставил его одуматься.
– Вполне допускаю, что ты соскучился по Уббе, – сказал Ивар, кивнув на брадобрея, который как ни в чем не бывало продолжил прерванную работу, – но ты сам знаешь, что иначе было нельзя.
Я не видал Уббе с тех пор, как Хастейн показал мне его с насыпи. А Бьёрн Железнобокий говорил, что никто не считался с этим сводным братом, поскольку отец прижил его с фризской любовницей.
